В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы

Встречей в Портсмуте «интерес» Интеллидженс сервис ко мне не исчерпался. Через несколько дней после возвращения с севера Англии, где я навестил действительно приболевшего сына — он родился в Лондоне, заразился в первые месяцы жизни коклюшем и болел часто, — в посольстве попросили меня рассказать о положении на фронте и обстановке в Нормандии более широкому кругу советских работников. Их тогда в английской столице было много: помимо посольства в Англии имелось советское посольство во главе с послом Богомоловым при союзных правительствах, обосновавшихся в Лондоне, а также военная миссия под начальством адмирала Харламова. Зимний сад посольства, где устроили собрание, был полон, хотя приглашались только работники, имевшие дипломатические паспорта.

Моё сообщение содержало описание хода военных операций в Нормандии, германского сопротивления, как оно оценивалось офицерами штаба 21-й армейской группы и каким было на самом деле, и наблюдения об отношении командования союзных войск к Франции и французам, ждавшим и встречавшим союзников как освободителей. Я старался нарисовать объективную картину, не избегая и критических замечаний в адрес отдельных генералов и офицеров. Мы были тогда единственными советскими представителями как в союзных экспедиционных силах, так и в освобождённой части Франции, поэтому я считал своим долгом по возможности полно проинформировать людей, которые официально представляли Советский Союз, его вооружённые силы, но не могли видеть то, что видели мы. К тому же перед выступлением было объявлено, что беседа закрытая, информация предназначается лишь для присутствующих, и я был уверен, что сказанное мною не уйдёт дальше застекленных стен зимнего сада.

Но, вернувшись в Нормандию, я почувствовал, что за время моего отсутствия что-то произошло. Полковник Тафтон даже не улыбнулся, когда я, представляясь ему, напомнил наш разговор неделю назад: я захватил-таки лагерь прессы в Байе. Он сухо кивнул в знак того, что принимает моё возвращение к сведению, и отпустил меня. Капитан Соболев с красным, как обычно, лицом — он начинал пить с утра и пил до поздней ночи, хотя и небольшими дозами, — встретил меня враждебным взглядом и повернулся спиной, увидев, что я направляюсь в его сторону. Наш «ведущий офицер» — лейтенант Керк, сопровождавший нас всюду, — исчез: его перевели, как и расхохотавшегося разведчика Филда, в армейскую часть. Мы долго гадали, за что он наказан: то ли за недостаточно внимательное наблюдение за нами, то ли за мародёрство — он награбил немало французского добра, о чём я мимоходом упомянул в своём лондонском выступлении. Его заменил новый «ведущий офицер», который представился нам как «историк» одной из действовавших в Нормандии пехотных дивизий, хотя на самом деле и он был разведчиком. Отчуждённой враждебностью повеяло от коллег — английских корреспондентов. Прежде общительные и разговорчивые, они замолкали, когда я приближался к ним или садился за соседний столик в баре нашего отеля. Вокруг меня выросла стена, холод которой я ощущал длительное время.

Мои попытки выяснить, что же произошло, ни к чему не приводили. Англичане отвечали на вопросы вежливо, но коротко, и на просьбы объяснить, почему тот или иной корреспондент вдруг изменил своё отношение ко мне, я слышал лишь невнятное бормотание или видел молчаливое пожатие плечами: изменил или не изменил отношение к тебе, объяснения давать не намерен.

И только недели две спустя после взятия Кана австралийский журналист Дуглас, с которым у меня сложились очень хорошие отношения, однажды ночью в номере маленькой придорожной гостиницы, где мы оказались вместе, признался, что всем английским, канадским, австралийским и новозеландским корреспондентам — они представляли тогда ещё существующую Британскую империю и пользовались особым доверием штаба группы — было рекомендовано избегать тесного общения со мной и ни в коем случае «не откровенничать».

— Но почему? Почему? — недоумевал я.

— Где-то и когда-то ты сказал что-то, — невразумительно ответил Дуглас. — Это что-то стало известно кому-то, и кто-то распорядился предупредить нас, что и было сделано полковником Тафтоном.

Глава десятая

1

Поздно вечером военных корреспондентов вызвали в соседнюю с отелем «Лион д’Ор» школу, где проводились важные пресс-конференции штаба 21-й армейской группы. Бригадный генерал Нэвиль, сбросив обычную вялость и равнодушие, встретил нас в просторном классе с окнами, завешанными чёрными холстами, оживлённый, улыбчивый и сияющий.

— Джентльмены! — торжественно объявил он, едва корреспонденты уселись за маленькие ученические столики. — Вы хотели большого сражения, джентльмены, и вы будете свидетелями большого сражения. Генерал (Монтгомери. — Д.К.) решил, что пришло время вырваться с плацдарма и развернуть наступление с целью окружения и уничтожения 7-й германской армии.