В орбите войны; Записки советского корреспондента за рубежом 1939-1945 годы

И только недели две спустя после взятия Кана австралийский журналист Дуглас, с которым у меня сложились очень хорошие отношения, однажды ночью в номере маленькой придорожной гостиницы, где мы оказались вместе, признался, что всем английским, канадским, австралийским и новозеландским корреспондентам – они представляли тогда еще существующую Британскую империю и пользовались особым доверием штаба группы – было рекомендовано избегать тесного общения со мной и ни в коем случае «не откровенничать».

– Но почему? Почему? – недоумевал я.

– Где-то и когда-то ты сказал что-то, – невразумительно ответил Дуглас. – Это что-то стало известно кому-то, и кто-то распорядился предупредить нас, что и было сделано полковником Тафтоном.

Поздно вечером военных корреспондентов вызвали в соседнюю с отелем «Лион д’Ор» школу, где проводились важные пресс-конференции штаба 21-й армейской группы. Бригадный генерал Нэвиль, сбросив обычную вялость и равнодушие, встретил нас в просторном классе с окнами, завешанными черными холстами, оживленный, улыбчивый и сияющий.

Глава десятая

1

– Джентльмены! – торжественно объявил он, едва корреспонденты уселись за маленькие ученические столики – Вы хотели большого сражения, джентльмены, и вы будете свидетелями большого сражения. Генерал (Монтгомери – Д.К.) решил, что пришло время вырваться с плацдарма и развернуть наступление с целью окружения и уничтожения 7-й германской армии.

Обрадованные новостью, которую ждали целый месяц, корреспонденты зааплодировали, а перестав аплодировать и взявшись опять за карандаши, стали спрашивать, где, когда, какими силами начнется наступление, прибавляя уже по привычке при каждом вопросе: «Если это не секрет, конечно». Но все, что корреспондентам хотелось знать, было секретом, и бригадир отвел вопросы со снисходительной усмешкой: ваше дело спрашивать, мое дело – держать язык за зубами. Лишь на вопрос: намерено ли командование ограничиться окружением и уничтожением 7-й армии, он со смехом ответил:

= – Нет, конечно. Вырвавшись на просторы Франции, мы незамедлительно двинемся на Париж.

– Когда предполагается быть в Париже? – спросил австралиец Рональд Монсон.

– Ваше предположение может быть таким же правильным, как мое, – уклончиво ответил Нэвиль.

– Сомневаюсь, – возразил Монсон. – Мое предположение основано только на желании быть в Париже поскорее, ваше – на расчетах командования.

– Генерал замыслил прорыв и окружение в большом русском стиле, – сказал бригадир, – и мы надеемся вырваться на оперативный простор в предельно короткий срок.

Нэвиль прервал вопросы, сославшись на то, что у него да и у корреспондентов нет времени, и посоветовал нам быть поближе к Кану уже ночью.

– Наступление начнется через несколько часов, – сказал он, взглянув на ручные часы.

Все хотели видеть начало наступления, его ждали с возрастающим нетерпением. За месяц, прошедший после высадки, в Нормандию были переправлены две американские (1-я и 3-я), одна британская (2-я), одна канадская (1-я) армии и одна польская танковая дивизия, сформированная обосновавшимся в Лондоне польским эмигрантским реакционным «правительством». Солдатами были забиты все нормандские лесочки, рощи, даже сады и поросшие кустарником лощины. Вдоль дорог высились штабеля канистр с горючим, ящиков со снарядами, минами и патронами. На проселках стояли вплотную друг к другу резервные танки, грузовики. Войск, техники, снаряжения, горючего накопилось так много, что, появись в небе Нормандии германские самолеты и сбрось хотя бы несколько бомб, полуостров Котантен запылал бы огромным, грохочущим костром. А Монтгомери все добавлял и добавлял, добиваясь такого же материального превосходства над противником, которое позволило ему полтора года назад разгромить германский африканский корпус у Эль Аламейна. Войска этого корпуса вошли в состав германских армий группы «Б», противостоявшей союзникам во Франции. Группой командовал тот же Эрвин Роммель, корпус которого был побит англичанами в песках ливийской пустыни.

Быстро собрав свои пожитки, мы покинули отель «Лион д’Ор» и выбрались на дорогу, ведущую в Кан. Ночь была лунная, светлая, дорога среди темных деревьев и полей казалась почти белой, и лишь воронки – дорогу бомбила авиация союзников до высадки – пугающе чернели, заставляя шоферов тормозить. Офицеры канадской дивизии остановили нас где-то перед Каном, сказав, что дальше ехать нельзя, и посоветовали обосноваться в монастыре, стоявшем в сторонке от главной дороги, примерно в трех километрах от городской окраины. Последовав их совету, мы оставили свои джипы за высокой и прочной стеной, окружавшей монастырь, а сами вошли через калитку в его двор и поднялись по лестнице в башню.