В орбите войны; Записки советского корреспондента за рубежом 1939-1945 годы

– Но, сэр, – попытался объяснить я, – начальник транспорта в Арроманше не мог посадить на морской истребитель флота его величества самозваного «немецкого доктора» без «транспортного приказа», а этот приказ выдается, как вам известно, штабом 21-й армейской группы и его отделами.

– В ваших бумагах не обнаружено никакого «транспортного приказа», – быстро возразил майор.

– Вы и не могли обнаружить его, – сказал я. – Ведь вам хорошо известно, что «транспортный приказ» остается у начальника транспорта.

– Но он должен был сообщить нам, что вы возвращаетесь в Соединенное Королевство с ведома и согласия штаба, – заметил майор и более убежденно добавил: – Во всем виноваты там, по ту сторону канала.- – Он подвинулся ко мне поближе и даже немного наклонил голову – Кто бы ни был виноват, мистер Краминов, я приношу вам извинения за все неприятности, которые мои подчиненные невольно принесли вам. Поверьте мне, это ошибка! Большая и глупая ошибка! Никто из нас не хотел сделать неприятное, а тем более обидеть или оскорбить представителя вооруженных сил нашего великого и бравого союзника. Вы ведь офицер, мистер Краминов?

Со времени зачисления в союзные войска, – ответил я. – До этого – штатский.

– И никогда не были в армии?

– Почему же никогда? Я нормально здоровый человек и по советским законам обязан служить в армии и в свое время служил.

– Неужели рядовым солдатом? – с подчеркнутым удивлением спросил майор.

– Начинал рядовым красноармейцем, кончил старшим лейтенантом, – ответил я раздраженно, желая показать, что здесь позволили младшим по званию офицерам задержать и обыскать меня.

– Старшим лейтенантом! – воскликнул майор таким тоном, будто перед ним оказался прославленный генерал, и бросил укоризненный взгляд на лейтенанта, точно хотел сказать: «Смотри, какого человека обидел».

– И в каких же войсках? – вкрадчиво полюбопытствовал он.

– В сухопутных.

– Вероятно, в разведке? – предположил майор и сам же пояснил: – Людей, знающих иностранные языки, во всех армиях используют обычно в разведке. Вы ведь, кроме английского, знаете немецкий и французский?

– Откуда вы взяли, что я знаю немецкий и французский? – озадаченно спросил я. С немецкими пленными мне приходилось раз или два разговаривать, но с французами – только по-английски или с помощью переводчиков, в роли которых часто выступали мои коллеги.

– У вас газетные вырезки и документы на немецком и французском языках, – с хитрой усмешкой пояснил майор – И многие места подчеркнуты, причем подчеркнуты со знанием дела. Как видно из ваших вырезок, вас интересовали не только военные дела, но и политическая обстановка во Франции и в Европе вообще.

– Военные дела и политическая обстановка во Франции и в Европе вообще тесно связаны, – напомнил я, не понимая, к чему клонит майор. – Ими интересовались все военные корреспонденты.

– Но вы, кажется, больше других, – скорее утверждая, чем спрашивая, произнес майор.

– До того, как отправиться в Нормандию, я был политическим корреспондентом в Лондоне, сэр, – сказал я. – Это хорошо известно как в ШЭЙФе, так и вашем военном министерстве, которое выдало мне эту форму.

– Разве? – усомнился майор, но тут же одобрительно заулыбался – Наверное, известно. Конечно, известно.

Продолжая разговаривать, он передал мне, как бы помогая раскладывать по карманам, сначала удостоверение, потом бумажник, взятый им с прилавка, затем другие вещички, вытащенные капралом из моих карманов. Тем временем сержант и капрал торопливо, но аккуратно складывали в армейскую сумку все, что часа два назад они небрежно вытряхнули на прилавок. Майор взял из их рук сумку и помог надеть ее лямку на мое плечо, после чего с доброжелательной улыбкой протянул мне руку.

– Счастливого путешествия до Лондона!

И я, еще полчаса назад негодовавший на Интеллидженс сервис и грозивший лейтенанту, как и его начальству, всеми возможными неприятностями, с благодарностью пожал эту руку.

– Благодарю вас, сэр! Очень благодарю вас!

3

Лишь покинув здание контрразведки и выбравшись на шумную улицу, ведущую от порта к вокзалу Портсмута, я сообразил, что хитрый майор обвел меня вокруг пальца. Ловко, почти незаметно он перевел разговор с обыска на меня самого, осторожно допросил и заставил обороняться, вместо того чтобы нападать на контрразведку, позволившую себе эту беспримерно наглую выходку. Поверив в его доброжелательность и искренность извинения – «колоссальная ошибка», «глупая история», – я с благодарностью пожал руку человека, который если и не приказал задержать и обыскать возвращавшегося из Нормандии советского военного корреспондента – такой приказ, очевидно, дали свыше, – то, несомненно, принимал участие в просмотре и изучении изъятых у меня материалов. Он умело изобразил возмущение «бестолковыми парнями», задержавшими и обыскавшими меня. Лейтенант помог ему инсценировать «недоразумение» с «доктором Краминофф», и, невольно вовлеченный в эту «игру», я лишил себя возможности жаловаться на портсмутское отделение контрразведки: все кончилось дружеским рукопожатием.