В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

Взгляд невольно задерживается на колоннадах вокруг Центрального рынка и скользит дальше к фасаду церкви Сент-Эсташ (Святого Евстафия). Одна фланкирующая башня застряла на уровне среднего фронтона, вторая тоже осталась недостроенной и смотрится как жалкий обрубок, обшитый деревянным каркасом.

Большое расстояние между обеими башнями и плоскость фронтона создают впечатление, что видишь широкую поверхность седла на крупе лошади, где башни служат опорами для рук. Между ними, как и у церкви Сен-Сюльпис (Святого Сульпиция), располагается большое открытое пространство, над которым на северо-восток проплывают огромные влажные тучи, похожие порой на нагнувших голову с курящимися гривами и лбами монстров с большим брюхом. Небо же между ними выглядит немыслимо высоким и особенно насыщенно-синим, где далеко-далеко образуются перистые облака, несущиеся в обратном направлении.

Отвернувшийся от солнца серый фасад представляется более темным, чем сама сажа, и кажется влажным. В некоторых местах – острых выступах колонн и карнизах – вода и ветер сделали свое дело и потерли их до такой степени, что в результате этого стала проступать такая же белизна, как у старых костей. При этом солнце постоянно светит над левым берегом, освещая лишь одну сторону улицы.

Порой кажется, что шум от торговли вновь просыпается и вырывается из пустоты, а светлые ослепляющие фронтоны домов начинают желтеть и становятся уже выше пятого, а то и шестого этажа. И тогда начинает чудиться, что в открытых жалюзийных шторах появляются принесенные мягким светом суетящиеся люди, а число оконных рам утраивается.

То вдруг потемнеет и начинает казаться, что вот-вот пойдет дождь, но тут внезапно, как по щелчку, снова появляется солнце, и в его лучах в воображении возникает картина стоящих под колоннадами друг за другом вдоль стены в очереди людей перед мясной лавкой. Причем рядом возникает фигура полицейского, следящего за тем, чтобы между колоннами можно было бы свободно проходить. При этом он прислушивается и смотрит куда-то в сторону, в результате чего только некоторые из этой длинной очереди бросают на него взгляд.

В очереди царит мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая отдающимися эхом шагами прохожих и старомодными сигналами клаксонов. Иногда в ней возникает ворчащий клубок людей с изможденными от ожидания лицами и беззащитных от этого безжалостно-ослепительного света, высвечивающего прищуренные глаза и появляющиеся от этого мелкие морщинки. На некоторых из них, тупо прижимающихся друг к другу туловищами, падает тень от колонн. При этом ученицы, наморщив лоб, в тени какой-нибудь широкой спины читают дешевые бульварные романы, держа их поближе к глазам.

Внезапно на двери в лавку появляется черная табличка, на которой мелом написано: «Остались кишки». Тогда кто-то, почти задохнувшись с втянутым животом, с трудом начинает пробиваться сквозь плотную толпу и что-то кричать в направлении двери, тряся пустыми вывороченными наружу рыночными сумками.

Прямо к поперечному нефу церкви Сент-Эсташ ведет невероятно высокий и узкий туннель. Наверху висит кашпо с увядшими, но чрезвычайно яркими розами, а на стене – большая тарелка с потертым рисунком.

Современный портик, много статуй со слепыми глазами. Они смотрят поверх черных ветвей двойных арочных контрфорсов.

Голуби и голубиное дерьмо. Неухоженные кустарники.

Ход вокруг часовни снаружи подвергся воздействию времени, как и боковой неф – его пилястры страшно утончились. Прикрепленный спереди классический фасад отошел слишком далеко – видны следы отсутствующей башни и несколько светлых тесаных камней на фоне неба.

Все свободное пространство занимают торговцы в беретах. Перед порталом поперечного нефа стоит десяток полицейских, растянувшихся по одному вдоль тротуара. У них околыши фуражек красные, а свои золотистые номерки они носят на груди.

Скопилось много ожидающих открытия лавок людей. Сами же помещения для посетителей пока закрыты – шлангами для воды в них убирают мусор.

Изношенные кожаные куртки. Одинокие ученицы в облегающих светлых платьицах и высоких сапожках, засунув руки в карманы, курят среди мужчин на холодной и темной булыжной мостовой. На прилавках стоят большие овальные корзины из стального троса с пучками салата, разложенными по стенкам таким образом, чтобы внутри по центру оставалось пустое пространство. При этом темные и вялые листья салата воткнуты между тонкими щелями и прижаты к стенкам тонкими деревянными дощечками.

Внезапно запахло лавром. Пирамида из апельсинов, где каждый фрукт был завернут в специальную матовую бумажку, обрушилась. Виновниками этого оказались две монахини в пыльных и неудобных рясах, тащившие тяжеленный мешок, выскользнувший у них из рук. Одна из них, та, что помоложе, опустила капюшон на затылок и улыбнулась вымученной, извиняющейся улыбкой, осветившей ее розовые щечки, на фоне которых в глаза бросались черные роговые очки. Вторая же согнувшаяся монахиня только пыхтела, едва переводя дух.