В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

Тут из автомобиля без всяких опознавательных знаков вышел громадный немецкий солдат в форме морской пехоты и раскачивающейся походкой направился к лавке. Подойдя к ней, он дружески поздоровался с хозяином, стоявшим широко раздвинув ноги, и снисходительно похлопал по плечу его кожаной куртки.

Рубрика: один-одинешенек или гражданский

Метро. Не доходя двух метров до автоматической двери, где сидит контролер, «он» обращает внимание на одну женщину. Ее рука незаметно перемещается к внутреннему карману пальто и достает из портмоне с немецким удостоверением билет голубого цвета с темными полосками. По краям портмоне тонкая и уже начавшая расслаиваться кожаная кайма. Женщина так быстро извлекла из него искомое, что служащий увидел только один уголок удостоверения, а люди, стоявшие спереди и сзади, вообще ничего. Заглянуть в портмоне могли только те, кто делал это специально, воспользовавшись остановкой очереди.

Тогда их лица стали выражать глубокое уважение, что не могло укрыться от служащего. Он начинает делать своеобразные движения рукой, которые могли означать: что там такого особенного, подумаешь, немецкое гражданское удостоверение, таких тысячи, и это совсем ни о чем не говорит.

Служащий сидит, а его голова находится на уровне груди проходящих. Крылья его носа трепещут, веки полуприкрыты, а глаза либо излучают искорки, либо подернуты пеленой. Один из пассажиров вежливо говорит: «Большое спасибо», другой с отсутствующим видом кивает головой, а третий проходит вообще без какой-либо реакции, лишь сжав губы, как бы подчеркивая, что он весь охвачен какой-то идеей.

Роль кондукторов лучше всего подходит женщинам. На осунувшихся лицах у них застыла некоторая отрешенность, но глаза широко раскрыты. Они явно пытаются что-то заметить. Их взгляды скользят по плечам прохожих, одетых в скромные, блеклые, но в то же время безукоризненно сидящие по фигуре легкие пальто. Спины парижан немного сгорблены, что означает покорность судьбе и желание, чтобы случившееся никогда больше не повторялось.

На перроне люди ходят взад и вперед, избегая вновь попасться на глаза кондуктору. Они держат руки в широких и бездонных карманах пальто, где хранится мелочь, наполовину пустые спичечные коробки, скрепки и истрепанные билеты в кино.

На сводчатых, окрашенных в белый цвет кирпичных стенах висят плакаты, предупреждающие о необходимости соблюдения пожарной безопасности, афиши театров и газеты с объявлениями «Зимней помощи»[18].

«Он» проходит по перрону мимо солдатских спин, в которых не ощущает ничего общего со своими земляками. Его деловитый взгляд скользит по их погонам.

В центре вагона метро «он» стоит один, обхватив обеими руками латунный держатель. Его глаза быстро осмотрели стоявшую ручную кладь и с тоской остановились на детском темечке. «Он» с улыбкой прислушивается к разговорам сидящих в отдалении солдат, и в голове у него мелькает вопрос: с какими словами к ним стоит обратиться – «пардон» по-французски или «извините» по-немецки? При этом ему представилось, как на мгновение вытянутся их лица, если на общепринятом солдатском жаргоне тактично сказать им «товарищ» и «ты». Рядом послышалось бормотание подростков, обсуждавших свои животрепещущие вопросы.

Помогая спешившим к выходу женщинам отнести вещи, ему пришлось переместиться к двери вагона, где «он» неуклюже повернулся, и полы его пальто защемило дверью. Так и пришлось ему стоять спиной к окну, неловко глядя в глаза других пассажиров. При этом непринужденно скрещенные ноги и руки в карманах не могли изменить его неловкое положение. Причем торопливые попутчики наверняка думали, что «он» специально заслоняет им выход.

– Я сейчас сойду, – неловко по-французски лепечет «он» и, пятясь назад как рак, выходит из вагона на следующей остановке.

Станции метро, которые проносятся мимо, выглядят тусклыми и безжизненными. Не успел поезд тронуться, как вновь появился кондуктор с грубой кожаной сумкой и в сдвинутом на лоб картузе. Не говоря ни слова, он проверил вынутый из нагрудного кармана синенький билетик, коротко взглянув на него натренированным взглядом своих маленьких черных глаз. Атмосфера вокруг сгустилась, на мгновение пустые разговоры смолкли, а потом зазвучали вновь. Народ стал рассасываться…

Проехав свою остановку и стоя в растерянности на отделанном кафелем перроне, «он» глядит вслед последнему уходящему поезду. Заметив высокого роста француза с редкими седыми волосами и немного косившего на один глаз, «он» приблизился к нему и спросил по-французски:

– Простите, монсеньор, Одеон[19], в каком это направлении?

В ответ встретившийся ему немного подвыпивший француз, выдыхая пары красного вина, начал рассказывать историю метро, а затем, указывая на светящееся табло, спросил:

– Вы не француз?.. Итак, сэр, вы немец, а я француз… И вот уже пятнадцать лет живу возле Одеона…

– А вы не могли бы объяснить мне, как туда попасть?