В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

Однако когда его земляки, оторвавшись от своих дум, приходят в себя и начинают на его слова реагировать, «он» все свое внимание переносит на объект своей охоты, изо всех сил стараясь завлечь ее в расставленные им сети. «Он» становится неразговорчив и отвечает нервно и коротко, а то и вовсе не удостаивает ответом своих товарищей.

Тем временем его жертва торопливо до ворота застегнула все пуговицы на своей шелковой блузе в стиле мужской сорочки и набросила на себя жакет сопровождавшего ее молодого человека. Затем она энергично откинула голову на мягкий подголовник и попыталась заснуть. За этим, закинув ногу на ногу, внимательно наблюдали соседи по купе. Однако сквозняк старался разлепить ее веки. К тому же на лбу у нее выступили капельки пота. Но француженка лишь облизала алые губки и втянула в себя воздух.

Когда она открыла глаза, со всех сторон ей предупредительно стали протягивать сигареты. «Он», заботливо прикрыв зажигалку ладонью от сквозняка, предложил огонек. Ее же трое попутчиков по купе вспомнили о своих зажигалках слишком поздно. А поезд все продолжал мчаться сквозь темные лесные массивы, и в наступивших сумерках ее лицо смотрелось лишь как золотисто-коричневый овал.

Большие поляны. Переправы через реки. В купе становилось все темнее, и лампы в углах на короткое время замигали, словно пробуя свои силы.

Один из солдат со стоном встал. Когда его кованые сапоги направились к проходу, светлые сандалеты француженок, как мышки, спрятались под сиденьем.

Поезд оставил позади себя лесные массивы и, набирая скорость, помчался по плодородной равнине с пшеничными полями. Ночь наконец-то начала вступать в свои права, погасив почти все краски. Серебристый отблеск сохранился только на полях, засеянных ячменем и овсом. На небе же просматривались следы розового и изумрудно-зеленого света.

Со стороны горизонта, казалось, быстро надвигалась какая-то необычайно утонченная серо-фиолетовая стена, заслоняя собой небо и растворяя в себе одно за другим поля и полосы деревьев. И на этом темном фоне четырехугольные оконные проемы погрузившегося почти в кромешную темноту купе начинали быстро затухать.

Стройные ряды темных каштановых аллей пересекали посевы и плотной массой приближались к железнодорожному полотну. На фоне неба проплыл силуэт старого, крытого соломой сарая с покосившейся на одну сторону клинообразной крышей. Внезапно из-за тучки, отразившись от окна купе, выскочил бледный месяц, сначала напоминая съеденный небом круг, а потом превратившийся в светящийся серп, выкованный из меди и серебра. Его усиливавшийся каждую минуту свет, казалось, пульсировал.

В лунном свете за окном проплыли очертания какого-то промышленного предприятия с торчавшими трубами, походившими на башни. Исходивший из них дым сливался и образовывал на небе одно неподвижно висящее вытянутое гигантское облако. Начинался пригород.

Прогулочный пароход

Серое утро. Все небо затянуто низкими облаками, чуть ли не касающимися крыши министерства военно-морского флота. За дождевой завесой купол базилики Сакре-Кёр смотрелся как призрачный. Дождь все усиливался. Каждую секунду его струи должны были обрушиться на дворцово-парковый комплекс Тюильри. После душной безветренной ночи и напрасно ожидаемой грозы листья на деревьях стали какими-то серыми и грубыми.

Со стороны реки из-под моста донесся какой-то стрекот и завывание музыкальных инструментов. Наполовину скрытый его аркой и прижимаясь вплотную к стенке набережной, показался небольшой прогулочный пароход с солдатами в серой униформе. Ему требовалось пропустить шедшую навстречу баржу. Над верхней палубой, чуть повыше дымовой трубы, был натянут серый тент.

Солдаты молча сидели рядком, положив руки на колени, уставившись на облицовку набережной. Ее камень, впустив в себя большие стальные кольца, казался мягким и рыхлым. Открытая бетонная пасть канализационного коллектора беззвучно стонала. Наверху же набухали животы балясин, и висело небо, усеянное соплодиями платанов.

На корме, обрамленной тонким плетеным шнуром, стояли несколько медсестер. Худая, как селедка, стюардесса, которая, по всей видимости, продавала сигареты, пробиралась через вытянутые ноги в солдатских сапогах. На гриве ее русых волос криво сидела большая, похожая на бескозырку беретка с красным помпоном. Глаз радовали только ее стройная подвижная талия и выступающие худощавые бедра. Экипаж же в синих матросках передвигался с наружной стороны лееров – настолько были переполнены палубы.

Стал виден и оркестр – четверо наемных блеклых гражданских, сидевших на складных садовых стульчиках в тесном углу между мостиком и поручнями. Среди них был и саксофонист с мясистым носом и тщательно выбритым лицом. Длинные золотисто-коричневые мысы его сапог, высунувшись с палубы, двигались в такт музыке. Сам же он не отрывал глаз от стоявших выше его людей, опиравшихся о леера мостика.

Сзади парохода на привязи следовала шлюпка с низко сидящей в воде кормой, опустившейся под тяжестью трех неподвижных французских полицейских.

Пропаганда