В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

Терраса над долиной Шеврез. Куча народа. Военные и гражданские. Нарядные дамы. Накрытые столы. Множество горлышек бутылок шампанского. Вверх столбом поднимается дым от сигарет. Стоит мертвая тишина. Слышно только тихое дребезжание и щелканье фотоаппаратов. То тут, то там вспыхивает золотисто-желтый свет, выхватывая стеклянные натюрморты и композиции из цветов, зажмуренные или скошенные глаза.

Свои позиции заняли прожекторы и киноаппараты. Вокруг суетятся исхудавшие седовласые французские рабочие, вставая среди цветочных клумб на стулья в обуви с подошвами из парусины. С ними постоянно спорят кинооператоры в форме и в гражданском, ловя нужный ракурс, приложив к камерам румяные от вкусной еды щеки и прищурив один глаз.

Вскоре вся эта щелкающая затворами фотоаппаратов братия принялась снимать вечерний ландшафт, ориентируясь на небольшой дворец, лежащий неподалеку на берегу Сены в окружении парка. Мелькают вспышки и среди столов, за которыми начали завязываться беседы, выхватывая оскаленные рты или пытаясь уловить вид на террасу, находящуюся в тени огромных деревьев – кленов и отцветших лип, чьи верхушки еще золотят лучи заходящего солнца.

Все время попадается одно и то же лицо с высоким лбом, зачесанными назад длинными волосами, на которых в отдельных местах проступила легкая седина. Это был цветущий, розовощекий, в меру упитанный человек с вялым двойным подбородком, в роговых очках.

Вот солирующая скрипка взяла высокую ноту, и прожекторы осветили подиум, на который вышел небольшого росточка унтер-офицер с большой белокурой гривой волос, явно не попадавшей в поле зрения армейского старшины. Позади него, наполовину теряясь в тени деревьев, разместился французский джазовый оркестр в синих фланелевых костюмах.

Унтер-офицер пригладил локоны своей прически, щелкнул каблуками и начал говорить. Закончил же он свое выступление, также щелкнув каблуками и поблагодарив усталую публику вскинутой в немецком приветствии рукой.

Затем унтер-офицер обратился к своим спутникам, скрывавшимся в тени. Прожектор за ним не последовал. Он хотел пожать руку оркестрантам, но все были заняты своими инструментами и нотами.

Появился маленький помятый майор с широким шрамом от сабли на подбородке и занял место за пустым столиком, не попадавшим под лучи прожекторов и в поле зрения объективов.

– Официант! Официант! – позвал он и в сердцах проговорил: – Проклятье! Здесь можно просто умереть от жажды!

Через некоторое время на призывы «умиравшего от жажды» майора все же обратил внимание один из кинооператоров.

– Вы что-то хотели, господин майор? – спросил он приятным, хорошо поставленным голосом, протирая носовым платком свои роговые очки.

– Черт бы побрал эти затянувшиеся съемки! Что за цирк здесь происходит?

– Работает отдел пропаганды при главнокомандующем, господин майор. Идут съемки товарищеского ужина.

– Гм… То-то столь много людей!

– Это еще не все, господин майор. В дополнение к увиденному вами занят целый зал. Два оркестра.

– Вы снимаете сюжет для «Немецкого еженедельного обозрения»?[27] Собираетесь продемонстрировать сражающимся войскам результаты своей героической деятельности здесь, в Париже? Хотите поднять в них боевой дух?

– Нет, господин майор, это делается для нашего архива.

– Великолепно! А через год снова потребуется снять фильм для архива? Какая сложная работа! Ну хорошо, а теперь оставьте меня и позовите, наконец, официанта…

Черные бестии

Солдаты колониальных войск на воскресной прогулке. По всей видимости, им разрешено посещать лишь те городские кварталы, где возможность встречи с германскими военными была минимальной. По-воскресному пустынные набережные острова Сен-Луи. Приглушенный шелест тополиной листвы.

Занимая всю ширину тротуара и громко стуча обитыми гвоздями подошвами грубых сапог, с погасшими сигаретами во рту приближаются трое. Из всей серо-зеленой униформы новыми у них являются, пожалуй, только глубоко нахлобученные фуражки. Выцветшие кители и брюки явно велики. Между собой они не разговаривают. Самый маленький из них – настоящий курчавый негр. На носу у него красуются очки с темно-зелеными стеклами.

Возможно, они шли из госпиталя, а возможно, находились в первом увольнении в город. В армию им удалось попасть лишь после того, как немцы прошлым летом вытащили их из дремучих джунглей. Сапоги им явно мешали. Белки глаз и белозубые улыбки. Коричневые с красноватым отливом руки и лица неестественно смотрелись на фоне тополей и желтизны фасадов.

Почти все серые ставни высоких окон торговых лавок закрыты, а внутренний их интерьер скрыт за раздвижными решетками, охраняющими внутреннее убранство надежнее, чем каменный забор. Если ставни открыть, то перед глазами возникнут темные прямоугольные помещения, в которых пороги подметает кайма тяжелых гардин.

Человеческие головы над порталами сегодня похожи на застывшие изваяния из дутого теста.