В ожидании августа

На торце последнего многоэтажного дома на нашей улице висела вывеска: "Столовая-24", надо понимать, заведение работало круглосуточно. Рядом лепились киоски с фото, ксерокопированием, двойным раздвижным стеклом в приёмном окошке гордился "Ломбард". Мы прошли с отцом через все столики зала, заглянули за шторы кабинетов для каких-то особых посетителей, мамы нигде не было. Тогда он напрямую спросил барменшу:

– Вы не видели женщину, за тридцать, в плаще, выпившую? К вам она не приходила?

– Выпившую?! – женщина рассмеялась, – жалею, что налила ей водки… Её рвать начало. Идите к туалету, может, ещё не ушла, еле двигала ногами.

– У неё были деньги? – спросил отец, не надеясь получить ответ.

Так и вышло, барменша бросила:

– Тыщу зажимала в руке. А у нас водка, как в ресторане. Короче, я ей дала сдачу пятьсот рублей…

Отец, махнув рукой, буквально понёсся к туалетам, сказал мне:

– Постой у дверей, никого не пускай, я зайду туда…

Не выходил долго, я приоткрыл дверь, увидел, как он пытается вытащить маму, упавшую в узкий проход между туалетом и стеной. Потом был какой-то кошмар: мы еле выволокли тело, застегнув все пуговицы плаща, он обнял её и повёл к дверям. Здесь, в столовке, всегда обедали таксисты, отец договорился с одним из них и тот за тысячу рублей помог даже втащить маму в машину. Через подъезд дома, где, к счастью, никого не было, они буквально внесли безжизненное тело в квартиру, уложили на кровать.

Денег, конечно, мы не нашли ни в карманах плаща, ни в брюках, ни в кофте мамы. Отец молчал, я тоже, зная, что помочь ничем не могу. Он будто размышлял:

– Я могу сам поставить капельницу, зарядить физраствор, но лучше я вызову нашего врача, пусть он сделает всё, как профессионал. Господи, как хорошо, что деньги я поделил пополам…

Когда я привёл из садика Дашу, отец был уже в норме, мама спала под капельницей. И он сразу получил от дочери нагоняй:

– А кто обещал мороженое купить? Кто, кто, дед пыхто?

– Маме стало хуже, пришлось капельницу ставить… Давай, доченька, отложим мороженое до завтра?

На удивление, Дашка быстро согласилась, только просилась зайти в спальню и посмотреть на маму. Лекарство, видимо, уже хорошо действовало, больная лежала на шёлковых подушках, волосы разметались по белому полотну, на щеках – румянец. Впечатление было такое, что человек спит, догоняет упущенное ночное время.

– Пойдёмте закончим ужин, – сказал отец, глядя на нас, – а мамочка через день-два точно выздоровеет. Я вам обещаю.

***

"И после таких жизненных испытаний Бобо хочет, чтобы мы с Дашкой предали отца?!" – думал я, но не распаляясь, пытаясь понять и его. И одно твёрдо знал: я спокойно отношусь к его деньгам, холдингам и прочим атрибутам богатства… Не захочет иметь с нами дело, не надо. Пусть остаётся просто Каравановым. Но надо признать: то, что он выдержал столько лет, не открылся настоящему отцу, не унизил мою бабу Таню, здесь он – молодец, ничего не скажешь. Хотя память деда Николая – для меня священна. Даже если он где-то по молодости и совершил ошибку. Я абсолютно был уверен, знай он о рождении сына, всё сделал бы, чтобы и ему, и его маме было хорошо: женился бы, усыновил мальчика, перевёз бы семью в город. Не сомневаюсь в этом ни на минуту.

Бобо смотрел на меня какими-то незнакомыми глазами. Он вроде бы осуждал меня за поддержку отца, но, с другой стороны, вполне сочувствовал моему состоянию. Мне он напоминал полковника, когда на последнем курсе вуза мы проходили сборы в военном училище. Тот знал, кто учится на таких факультетах и где, в ближайшее время, они будут представлять нашу страну за границей. Но он не смел выматерить нас, великовозрастных обалдуев, за то, что мы не знаем сермяжной жизни, что не можем сопротивляться преградам, требующим полного напряжения физических сил. Не было у нас, практически, ни у кого этих сил, так, сплошное школярство.

Вот и Бобо, похоже, прозревал в оценке истинных сил нашего рода. Он преклонялся перед авторитетом и силой Караванова-старшего, понимая, что тот мог стать большим человеком. И ни в пример многим нынешним политикам принёс бы пользу и народу, и государству. Но он понимал также, что политика – это карта, которая может и не лечь козырной мастью. Может, с Николаем Ивановичем так и случилось? Думаю, новоявленный сын расписывал роль в истории каждому из Каравановых. Вот есть миллиардер, слава богу, уже состоявшийся, Бобо Константинович. Вот есть писатель, который может стать душой и лицом нынешнего поколения, сострадателем, защитником униженных и оскорблённых. "Боже, как банально всё это выглядит, – думал я, размышляя о нашей дальнейшей судьбе, – а, может, он решит отпустить нас с миром, пусть живут в своё удовольствие, имея недвижимость, прислугу, гектары земли, свои конюшни, выезды в театры, салоны… Может, именно такая жизнь через год-два-пять лет превратит их в современных хозяев страны? Но он точно понимал и другое: воспитание советской учительницы бабы Тани – на века, только зарплата, только бюджет семьи, скромность во всём…"

***