В ожидании счастливой встречи

Сергей и сам еще толком не знал, зачем он сделал такой шаг. Ему просто было жаль пропустить случай. Он всегда считал: нет безвыходных положений — есть обстоятельства, а обстоятельства можно изменить. Стоит лишь поразмыслить. В Хандыге Сергей решил поразузнать, может, где подходящая машина есть или на крайний случай лебеда какая. Не может быть, чтобы во всем районном центре не нашлось механизма. И только подошел к лесозаводу, как увидел трелевщик Т-60.

«Ага, — сказал он себе, — тут кто-то маячит». Присмотрелся: паренек около трелевщика возится. Уж очень он ему напоминал сына.

— Тебя как зовут?

Водитель посмотрел на Сергея насмешливыми серыми глазами.

— А вам зачем?

— Бог ты мой, Ванюшка?

— Сергей Кузьмич!

Они крепко обнялись.

— Что же это ты оставил экскаватор?

— Нет, Сергей Кузьмич. Я тут как бог в трех лицах. Зимой в карьере на экскаваторе, сейчас попросили — лес трелевал. У меня тут и бульдозер, и трелевщик, и экскаватор. А вы какими судьбами к нам?

Сергей рассказал, какая нужда привела его в Хандыгу.

— Поможем, — вызвался Иван. — Как не помочь, вы же меня, Сергей Кузьмич, на ноги поставили, за отца мне были.

Как все возвращается на круги своя. Сергей смотрит на Ивана и думает — как добро откликается! Пройди тогда мимо, не пожелай возиться, кто знает, что бы из паренька получилось? Теперь Ваня мужчина и не нуждается в опеке, а тогда…

Это было еще на строительстве Вилюйской. Привела мать Ванюшку за руку: «Совсем от рук отбился, сделай, Сергей Кузьмич, из него человека». Сергею понравились глаза паренька, живые, цепкие.

«Садись за рычаги», — уступил Сергей место новому механизатору. Иван вначале не поверил. Но Сергей и не думал шутить. Работали как раз на вскрыше карьера и валили грунт в бурт. Иван сел в кресло экскаватора. Сергей объяснил, где какой рычаг, где какая педаль. «Давай». Иван включал двигатели и взялся за рычаги.

Сергей тревожился: однообразно, не заскучал бы парнишка — юркий. Но полюбил Иван машину. Экзамены он сдал хорошо. Самостоятельно стал работать, а все поближе к Сергею Кузьмичу. Сергей на рыбалку, Иван не отстает:

— Поеду, Сергей Кузьмич?

И Сергею веселее, не взбалмошный парень и природу чувствует, аккуратный в лесу, где попало не разведет огня, на три ряда переворошит головешки, чтобы и искры не осталось. Иван стал Сергею и за сына, и за друга.

В числе лучших экскаваторщиков-комсомольцев его направили на рудник, а куда — Сергей как-то потерял нить.

— Я ведь теперь женился, — сообщил Иван, — пойдемте, Сергей Кузьмич, с женой познакомлю, ребятишек посмотрите.

— Как вернемся, Ваня, обязательно зайду. Как не зайти к тебе.

— Так что же, махнем за ковшами, потом порыбачим. Я так вас не отпущу.

— Нет, Ваня, самовольничать рабочему человеку не годится. Пойдем отпросим тебя у начальства.

С начальством поладили сразу: «Безотказный парень Иван, как не уважить, пусть подсобит». Начальник предложил на всякий случай бульдозер ДТ-75.

Иван убежал за рюкзаком, за рыбацкими снастями, Сергей сходил к причалу, на теплоходе подтянули к лесозаводу баржу. Иван положил свои вещички на мытую волной гальку и по сходням загнал на баржу трелевщик, бульдозер — и в путь. Своими шиверами Амга напоминала Сергею Баргузин — и пороги на Баргузине, и Платон Тимофеевич наставник Александра.

Сколько времени прошло с тех пор, и сам удивился. Сколько на стержень жизни накрутило годов. Александр недавно писал о том, что теперь он и сам в пароходстве капитан-наставник всего Ангарского бассейна.

Вот бы знал дядя Митя… Дядя Митя, дядя Митя, так на своем «губошлепе» и доколотил свой век. Вынесли дядю Митю из машинного отделения. Это было как раз перед концом войны. Тогда, писал Александр, он ездил хоронить своего учителя. После этого вскоре и Платон Тимофеевич ушел на берег. Не помнит Сергей, кто сказывал, но похоронили капитана Фатеева, как он об этом сам завещал, на Большом пороге. Приедет Фрося, оглядится маленько, поедем в отпуск. Надо съездить на Байкал. За отца тоже сердце болит. В последнем письме мать просила, чтобы вез Улю, Федора поглядеть…

Хорошо и грустно думается на воде человеку. Мысли с водой уходят, водой омываются. Сергей знал, что только с виду в реках одинаковая вода, а приглядись получше — нет. У каждой реки свой норов. В каждом озере своя вода. Вот, скажем, Вилюй петляет, вяжет фарватер в узел. Амга хлещет от берега к берегу, торопится поскорее к морю на простор вырваться. Баргузин, как раскаленное стекло с красным внутри, гонит свои воды. А вот у Байкала только гребешок, как скол бутылки, белый, а в глубине Байкал зеленый. Берега у Баргузина высокие, с сизым отливом — облака на себе держат. Амга где вровень с берегом гонит воду — того и смотри перельется через край и заполнит собой всю округу, зальет и калтусы, и болотины соединит, — где обнажает дно. Лес по берегам Амги светлый, далеко насквозь просматривается, видно, как к реке оленьи цепочки идут на водопой.