В ожидании счастливой встречи

Он попрощался с Ефимом и пошел дальше. По дороге Кузьма не в один дом завернул и нигде не засиживался, скажет хорошее слово, выслушает человека — и дальше. К свату Андрону добрался Кузьма после полудня, но дома его не застал.

— Сколько зазря промолотил, — пожалела Степанида.

— Как это зазря, тебя попроведывал, перескажешь Андрону, дескать, был Кузьма.

Степанида попоила Кузьму холодным, из погреба, хлебным духовитым квасом. От щей он отказался.

— Ну, тогда посиди, яичков соберу, дорогой пошелушишь когда надо.

— Да куды ты мне наваливаешь, — отбивался Кузьма. — Не возьму, Степанида. На век все равно не запасешься, а прокормиться — много ли мне надо. Я дак теперь шибко не ем… мне и мешка хватит… — смеется Кузьма.

А Степанида все сокрушается: как подвело мужика, а все петушится.

— Не провожай меня, сватья, а то и другие увяжутся.

Дойдя до конца улицы, Кузьма оглянулся. У каждой калитки стояли люди и глядели ему вслед. «Как на кладбище провожают. Видать, сюда мне дорога заказана». И он, сколько позволял костыль и больная спина, поклонился улице.

Домой Кузьма вернулся, когда солнце повернуло к закату. У ворот стояла полуторка, из-под машины торчали сапоги сорок последнего размера.

— Ты чо там, Гринча, нашел? — заглянул под машину Кузьма.

— Тяга, дядя Кузьма, отпала, — отозвался Витков.

— Ну-ну, привяжи да заходи в избу…

— Не зайду, дядя Кузьма. Пусть Мария Кузьминична несет сюда мешок с припасом, присобачу тягу — и вперед. Мне еще успеть в бригаду.

Мария возилась на крыльце с мешком.

— Ну, куда ты мне столько напихала? Я же легкая кавалерия, а тут обоз…

— Не на себе, папаня, нести. На пароход посадят, там Александр встретит… Тут гостинец мамане, ребятишкам.

— Ты, дед, не отнекивайся давай, — подбежал Гриша, как ребенка, схватил мешок и положил в кузов.

— То дядя Кузьма, то дед, — засмеялся Кузьма.

Туесок Мария сама поставила в кузов и веревкой примотала к переднему борту.

— Только, Гриша, не гони как сумасшедший.

— Э-э, давай в кабину его туесок, — позаглядывал через борт Гриша. — Хватит места и в кабине.

Кузьма обошел дом, позаглядывал на карниз, попробовал углы. Крыльцо Кузьма сделал новое, из колотых плах — на двести лет хватит. Крышу починил на сто годов, а вот венец через двадцать лет надо будет менять, повздыхал Кузьма, он бы и сейчас сменил, подвел оклад, теперь модно на камень дом ставить, да уже сил не хватит.

Мария видела: хоть и храбрится отец, а подуй посильнее — ветер уронит.

— Как же я тебя, папаня, одного. — Голос у Марии жалобный, просительный.

Кузьма подозвал дочь. Мария подошла, он прислонил к углу избы костыль, обнял Марию, три раза поцеловал и, перекрестив, взялся за костыль и, уже не оглядываясь, пошел к машине.

Мария словно приросла к земле, ноги ее не слушались. Она так и осталась стоять, только глазами проводила машину. И хоть неверующая была, взмолилась:

— Господи, спаси и помоги папане!

Григорий вел машину быстро и умело. Скоро деревня осталась позади. Кузьма смотрел на текущую под колеса дорогу, на перелески, и дышать ему было трудно. Его тяжелое молчание почувствовал Гриша и, пытаясь разговорить деда, которого он уважал и любил как своего, спросил:

— Ну так ты чего, дядя Кузьма, в свой дом надумал перебираться?

Кузьма промолчал.

— Степан наш все спрашивает про Сергея Кузьмича, не слыхал, где он? — не унимался Гриша.

— А ты не женился еще? — в свою очередь спросил Кузьма.

— Нет, дядя Кузьма.

— А чего так? Невест не стало?

— Невеста есть. А как дедушка умер, боится к нам в дом, а у них изба — на курьих ножках, самим тесно. Смолянинова знаете?

Кузьма посоображал.

— Ну как не знать, знал самого, девок вот только не упомню, которая?

— Криня.

— Кристина? Так она соплюха была.

— Ого, — поднял голос Гриша, — когда это было? Поглядели бы теперь…

— Молодые растут — старые стареют, так оно должно в природе быть, вот ты ведь, Гринча, можно сказать, переспелок, жениться тебе надо, а то не заметишь, как в дудку пойдешь. Какое тогда семя?

— Скажешь, дедушка Кузьма, осыпаться еще начну? Когда это будет?..

Гриша вел машину осторожно, объезжая колдобины, чтобы лишний раз не тряхнуть Кузьму. Кузьма на какое-то время задремал, и Гриша испугался — живой ли, не умер ли дед Агапов. Но Кузьма открыл один глаз и бодро сказал:

— Ну так возьми мой дом. Переходи, живи…

— А сколько возьмете с меня, дядя Кузьма?

— Нисколько. Зачем мне с тебя брать?

— Так не бывает, — разочарованно сказал Гриша. Он подумал, что дядя Кузьма шутит.

— Бывает, — поразмыслив, ответил Кузьма. — Ну, на что мне деньги?

— Ну, а как ваши возвернутся, отнимут…

— Бумаги выправим в сельсовете.

— Там в доме вашем кто-то жил, — засомневался опять Гриша.

— Сезонники просились. Еще в прошлом году Мария пускала. Теперь не знаю кто, приедем — поглядим.

— Но вы-то, дядя Кузьма?

— Обо мне не тужи, Гриша.

Кузьма переложил ногу по другую сторону туеска.

— Мешает?

— Зачем, нет. Можно закурю? — спросил Кузьма. — Кашель, холера, скрести начинает, — поскреб Кузьма тощую грудь.

— Курите, дядя Кузьма, — живо разрешил Гриша, — на здоровье.

Кузьма засмеялся, посвистел грудью, как несмазанными шарнирами.