В ожидании счастливой встречи

— На здоровье, говоришь, на здоровье не жалуюсь.

Кузьма оторвал край газеты, но свернуть цигарку не мог — табак просыпался.

— Эх, и руки как крюки стали. И куда все ушло? Ты не знаешь, Гриша? Жизнь прошла, и не заметил как. Давно ли еще на девок заглядывался, сила была. — Кузьма говорил, но проклятая цигарка не слушалась.

Гриша остановил машину.

— А что, дядя Кузьма, живите с нами, за отца будете… Вас ведь все любят…

— Оно, конечно, так, — затягиваясь дымом, соглашался Кузьма. — Да вот к Ульяне собрался. На один-то конец наскребу силенок, а вот на обратную дорогу — не знаю, Гриша. А за душевные слова спасибо.

Когда выехали на увал, Кузьма поприглядывался.

— Это что, лес валят или у меня в глазах метляки летают?

— Рубят.

— Верно, теперь слышу, — ухают. Раньше тут не давали валить — запрет был. Нерестовая речка под угором.

— Теперь и рыбу тут берут, — пояснил Гриша. — На заводе пять цехов добавили, не хватает рыбы для переработки, молодью добавляют.

— Молодью, говоришь? Неразумно это.

На памяти Кузьмы было и такое, когда применяли отлов рыбы с подсветом, узаконенное браконьерство. Было. Качали рыбу. Темной ночью специально оборудованный пароход бросал якорь где-нибудь в дельте Селенги, опускал под воду светильники, и рыба валом шла на свет, и тут ее подхватывали мощные насосы и качали по трубам на палубу, на транспортерные решетки, подавали на разделку.

Поначалу байкальские рыбаки ужаснулись «новшеству». Прежде всего на свет лип малек «сегунки», а потом уж и косяки подваливали, но в основном молодь. Рыбаки было заперечили. Но за центнер такой добычи платили как и за промысловую рыбу, плюс прогрессивка. А разве сравнишь труд? Добыть улов ставниками — сетями или с подсветом — тут рыба сама шла в бочки. Да ладно, умный человек увидел это безобразие — прикрыл лавочку. Но урон рыбному хозяйству уникального озера был нанесен, и немалый.

— Молодь? На черта ли она без нагула — потрава. Не по-хозяйски, Гриша.

Как может человек заведомо обрекать себя на бескормицу? Раньше так не делали. Сам ведь недоешь, а на посев оставишь. Иначе на клин сведешь жизнь.

— А это что за город?

Поднялись на перевал, и перед Кузьмой ощетинились трубами корпуса. Пять лет назад не было…

— Комбинат, дед Кузьма.

— А чего он комбинирует?

— Бумагу делают.

— Лес, значит, переводят, — перевел на свой язык Кузьма. — Хорошего ждать не приходится. Кто говорит, бумага тоже нужна. Но не берега оголять, а писарей надо поубавить. Прямой урон жизни — оголять берега, я и раньше примечал: лесосеки по речкам гнездились. Оно, конечно, сподручнее лес брать у воды — меньше сил затрачиваешь. Но с другого края поглядеть — опять разор. Дерево помокло в воде, что возьмешь с него — ни красоты, ни крепости, одно — топляк. А сколько топляков в озере? Ты не знаешь и я…

— Ну, дядя Кузьма, вас послушать, так хоть министром ставь по лесному делу, — засмеялся Гриша.

— Министром не знаю, прыть не та стала, — подхватил шутку Кузьма, — заверни-ка, друже мой, на эту лесосеку.

— Да на што она вам, дедушка?

— Ты, Гринча, не перечь. Просят — уважь.

Гриша завез Кузьму на развилок. Там трелевщик утюжил просеку.

Кузьма подошел к прицепщику:

— Бог в помощь, добрый человек.

— Здравствуй, дедушка.

Кузьма пооглядывал деляну.

— Не по-хозяйски, пни высоко оставляете, а в комле вся сила у дерева. И валите лес не по-людски, бьете молодняк. — Кузьма неловко склонился и поднял вбитую в мох сосенку.

— А вы кто будете, дедушка?

— Я-то? Хозяин, кто я еще. Как и ты, такой же.

— Да не беспокойся, дедушка. На твой век хватит.

— А вы не собираетесь разве дальше жить?

— Мы вербованные… Сегодня здесь — завтра там…

Подошли лесорубы. Один поддержал Кузьму:

— Я бы так вертолетом брал лес, а то не столько берем, сколько давим подлесок гусеницей, мнем «ковер»…

— Верно. Вот и я говорю: сучья не сжигайте, вы их, сучья, в кучу складайте. Через три-четыре года перегниет — подкормка дереву. У меня так было: где старая куча, там молодняк обсядет и попер к небу, оглянулся — лес. А жечь? Потом на этом месте плешь. Сколько годов пройдет, как у телушки на выме шерсть, так и тут трава только и вырастет.

— Так нас, дедушка, и слушать станут, у нас рекомендации — наряд… Наше дело не рожать… — пояснил трелевщик.

— Ах ты, — покрутил головой Кузьма, — и ребята вы хорошие, и рожать будете…

— Поехали, дядя Кузьма, — потянул Гриша за рукав Кузьму.

— Тут, дед, глухо, как в танке, — когда отъехали, сказал Гриша. — У них наряд аккордный.

— Какой? — не понял Кузьма.

— Аккордный. Скажем, первый куб заготовить — десять рублей, это я к примеру, а десятый — уже в два раза дороже… Вот у нас, скажем, на заводе прогрессивка, а тут натура… Наш директор молодью и добирает, ему что тринадцатая зарплата. В два раза ужали ячею. В банке или в бочке, кто ее, рыбу, разберет — молодь она или нет. А кто из стариков воспротивился такому безобразию, прогрессивки лишились: по брюху себя ожгнули.