В ожидании счастливой встречи

— Как же, как же… Может, про моего Александра что слыхал? Александр Кузьмич Агапов тоже капитанил.

— Александр Кузьмич? Как же, наставник наш. Капитан-наставник нашего пароходства.

— Евоно что… Да ты садись, сынок. Зовут-то тебя как?

— Платоном… Может, Кузьма Федорович, пойдемте ко мне в каюту, отдохнете.

— Нет, Платон, я свое отлежал, — весело сказал Кузьма. И придвинул газету с омулем: — Бери, хороший посол, — похвалил Кузьма, — суховат только…

— Волокно жабры забивает рыбе, слив от комбината.

Кузьма не понял, какой слив, почему и чем забивает жабры.

— Если можно, принеси чаю кружку, — попросил Кузьма. — Где-то у меня в мешке кружка? Куда я его дел, этот мешок, — пооглядывался Кузьма.

— Не беспокойтесь, мешок при месте, а чаю сейчас спроворим.

Платон принес Кузьме фарфоровый расписной запарник горячего чая, полную тарелку пиленого сахару и шоколадных конфет. Поставил перед Кузьмой стакан в подстаканнике.

— Наделал я вам тут хлопот, — повздыхал Кузьма.

Платон ушел, Кузьма глядел ему вслед, а видел прадеда — Платона Тимофеевича и запоздало благодарил его за сына, что стал капитаном-наставником, за правнука — уважительный, серьезный парень. Кузьма как бы сличил две души и нашел, что и Платон Тимофеевич доволен бы был своим правнуком. «Нет, не умирает, не исчезает жизнь. Интересно, у меня куда хватит ветвь? Правнук тоже есть — у Андрона, а вот видеть не пришлось», — вздохнул Кузьма.

Вокруг расстилался безбрежный простор и так было светло, ясно, что печаль Кузьмы облачком скользнула по душе и растаяла. Он с любопытством стал осматривать палубу. Тот пароход и не тот. А эти откуда взялись, пошто я их сразу не заметил? На цветном резиновом матрасе загорали двое. «Негусто народу», — отметил Кузьма. Вспомнилось, как на палубе в тридцатом году ступить негде было, сплошь кошели, торбы, ребятня. Народ, как в ветреную погоду рожь, колыхался.

Кузьма пристальнее вгляделся в загорающих. На ней только и есть что мячики тряпочками прикрыты, как только держатся? И со спины нет веревочек — чудно. Может, отец с дочерью? Непохоже, чтобы влюбленные. Она уж шибко молодая — неровня ему.

Пароход был опрятно покрашен, вымыт. Это Кузьма сразу отметил. Смеркалось, и Кузьму удивило, что из трубы не сыплются искры, не густеет, как раньше, временами дым, а чуть заметно отбеливает в синем охлаждающем вечере. А раньше, бывало, из трубы, как осы, жалили искры. Интересно, чем теперь топят. Кузьма потянул носом, но из машинного отделения ничем, кроме нагретого масла, не пахло.

Постепенно берега тонули, сливались с водой, и только далекие гольцы светились и выпячивались гладко и свинцово в звездном небе да за кормой шла сиреневая полоса неширокой, сходящей на клин воды.

— Замерз, дедушка?

Кузьме кто-то заботливо накинул на плечи полушубок.

— Скоро придем, — ответил не оборачиваясь Кузьма. — Кажись, уже огни видать…

Пароход с рассветом вошел в порт и причалил к высокой из бревен стенке. По трапу навстречу Кузьме поднялся Александр при полной форме. Кузьма его сразу и не признал — только по голосу.

Кузьма обнял сына и сразу спросил про Ульяну. Первым делом о ее здоровье, потом про ребятишек и уже, когда сошли на причальную стенку и подошли к черной «Волге», поинтересовался самим Александром.

В машине Кузьма долго не мог пристроить костыль. Положил между водителем и собой так, чтобы не мешал дергать рычаг.

— Мягко скачет, — поерзал на сиденье Кузьма и прильнул к стеклу. — Должно быть, город-то заново отстроили? Какая страсть домов. Дома, дома, камень…

— Заново, папаня…

— То-то я смотрю и никак не признаю, где мы едем. Раньше тут вроде стоял заезжий дом, а вот на этом месте, — потыкал Кузьма в стекло, — церковь. Куда она подевалась? Или я обмишурился? Все перекувырнулось, а какая страсть машин, как снуют — пропасть. Неужто людям дышать надоело чистым воздухом?

— А как бы ты хотел, папаня? Век такой.

— А как бы я хотел? Да так, побольше чистого воздуха. Кому надо — ступай за город, садись в машину и сигай на все четыре стороны. Ребятишки-то пошто задыхаться должны?

— Скажешь, папаня, задыхаться. Вон сколько скверов, Ангара рядом, леса вокруг сколько, море соседствует…

— А тут как в мешке, дома-то куда взметнулись, солнца-то, поди, жильцы на нижних этажах не видят… Сидят, как в туеске, только и есть дыра в небо, — Кузьма склонил голову, позаглядывал через стекло. — Так и есть, как соты, — окно над окном.

Этим временем машина обогнула завод и вышла на мост.

— А это, никак, Ушаковка, — признал Кузьма. — Так и есть, вон и красные казармы, — он по-детски обрадовался. — А речка обмелела, воробью по колено, не больше, а раньше, — Кузьма полуобернулся к Александру, — тьма хариусов была. Можно маленько потише, — попросил он шофера. — И тюрьма вона стоит — надо же… И грязи было раньше тут по брюхо коню. Бывал я тут. Однажды весной чо было — не пролезть… А зимой — вон на том месте, пониже пивного завода, — потыкал Кузьма в стекло, — там ли он теперь, тогда там стоял.

— И теперь там, — подтвердил Александр.