В ожидании счастливой встречи

«Зверя травить ни к чему, — подумал Кузьма, — а вот откуда и с чего начать, уж не такие мы с Прохором друзья. Даже веского знакомства не было. Два раза и виделись, и то как один раз хотел кобылу отнять, пусть за деньги, но отнять, другой раз жеребушку свел. Только и запал тогда с первой встречи рассказ Прохора про Игната». Кузьма и сам не заметил, как втянулся в рассказ. И уже не мог удержаться, все пересказал: и как на бугры попал, на Ангару, и как познал нужду. Одним словом, что было на душе, все выложил Игнату. Сколько времени говорил, Игнат его не перебил, не переспросил, как сидел, прикрывшись рукой, так и до конца дослушал не шевельнувшись. Кузьма и про то рассказал, как после встречи с Прохором желал встречи с Игнатом и даже был уверен: рано или поздно встретит. Вот и встретились…

— Ну и оставайся у меня, — сказал Игнат, не поднимая головы. Потом вдруг встрепенулся, вскинулся: — Не-е… теперь я тебя не отпущу. Живое ты мое письмо. Агафон! — рыкнул Игнат. — Все, что есть, Агафон, из погреба, из печи на стол мечи. Гулять так гулять, дорогого гостя встречать… Ты, Кузьма, будь как дома, да встряхнись же ты. Пошли ко мне — потянул он Кузьму. — Дак, говоришь, все в том же доме живет? Ребятишек-то больше нет, один Потап?.. Пошли, Кузьма, гостем будь…

— Да и засиживаться-то вроде время нет, ждут, — было запротивился Кузьма, — семья там. Похлебать бы чего — да в путь-дорогу.

Но Игнат уже не слушал Кузьму, тянул за рукав. Он толкнул в сенях боковушку, и сразу они оказались в конюшне. Арина стояла в стойле и хрупала овсом. Почуяв Кузьму, скосила глаз и радостно подала голос. Игнат остановился, окинул взглядом кобылу. К удивлению Кузьмы, без зависти, а просто сказал:

— Хороший конь, — назвав кобылу конем. — Но в этих местах, — пояснил он Кузьме, — не годится. Высокая как каланча, к тому же к корму прихотлива. Здесь кони — как мыши, как муравьи — пролазливы. А главное — незаметны. И корму им, где бросил, зимой так копытят, прутья едят — это много значит. Тут больше скрадом живем. — Кузьма понял, к чему относятся эти слова, и согласно покивал.

Через первую конюшню прошли во вторую, в глухую, но с двумя сквозными дверями: одни, как понял Кузьма, во двор, другие на зады. Как только открыли дверь, круто и призывно заржал жеребец, забил копытом, заплясал.

— Ну, ну, — миролюбиво сказал Игнат, — кобылу захотел. Ишь чо выделывает мой Соколик, — обернулся Игнат к Кузьме.

Кузьма поглядел — ядреный конь. Невысокий на ногах, но крепкий, такому только возить. И мастью в Арину — чалый. Вот бы от кого приплод — были бы кони.

Игнат словно уловил желание Кузьмы.

— Выведи Соколика, — кому-то крикнул Игнат. — Пусти их с кобылой, пусть и им праздник будет… Вроде сватов будем, — подтолкнул Кузьму Игнат.

В стойлах стояли четыре добрых присадистых коня. «Чего же они их не выпускают на волю, — подумал Кузьма. — Неужто на овсе держат, сколько же овса надо? Не по-хозяйски».

Конюшни от избы отделял коридор, и Игнат его весь закрыл собой. Этим коридором они пришли в большую избу, стены которой были увешаны коврами. Посреди избы вместо русской печки стоял якутский камелек, сбитый из глины и облицованный гранитом. Ближе к окну — стол заставлен тарелками. Окна в избе небольшие, с прищуром, но свету хватало. Кузьма заглянул в окно: обрыв, речка. «Где же княжна, — поозирался Кузьма, — может, за той занавеской, там еще изба».

— По такому случаю, — оглядев стол, сказал Игнат, — Агафон, ты где? Неси-ка, Агафон, французского! Через минуту-две явился Агафон с бутылками.

— Да садись, Кузьма! — приставил к столу резной, с высокой спинкой, мягкий стул Игнат.

— Мне бы до ветру сходить.

— Не пил, не ел… У тебя что, Кузьма, медвежья болезнь? — хмыкнул Игнат. — Вали вон за дверь, — кивнул к противоположной стене.

Кузьма только было прикрыл дверь, как до него дошли слова Агафона:

— Потехе час — делу время. Надо решать его.

Кузьма придержал дыхание.

— Но и душегуб же ты, Агафон, — со смешком отозвался Игнат. — Тебе бы только топить да резать…

Кузьма ухо в притвор.

— Душу-то окаянную когда замаливать станешь? Время уж…

— Ну, а как соглядатай, — опять завел Агафон, — а мы выпустим его, тогда?!

— Не должно бы. Без фальши этот Кузьма, — вроде поколебался Игнат.

— Все одно спокойнее без свидетеля, — вразумлял Агафон.

— Какой он соглядатай. У тебя что, бельма настрогало? Не видишь, Агафон, крестьянин он. И пусть с миром идет. Душу хоть отбелишь.

— Мне на што ее отбеливать, я ее и в баньке, и вот этой, — Агафон пощелкал по бутылке. — Мне дак соглядатай вот тут, — настаивал на своем Агафон.

Оба примолкли. Кузьма только отнял ухо от притвора, опять голос Агафона:

— А что он нам, сват, брат, родня какая…

Кто-то двинул стулом, и Кузьма прикрыл дверь. Уборная была глухая, одно окошко над обрывом. «Головой с утеса», — поглядел Кузьма в дыру… И брезгливо поморщился. — А что это я хороню себя загодя, заживо. Двум смертям не бывать — одной не миновать».

Кузьма вернулся к столу.

— А я уж думал, ты пропал. Вот Агафон не верит, что мы с тобой земляки. В соглядатаи тебя зачислил, что ты на это скажешь?