В ожидании счастливой встречи

— Я бы тоже не поверил, — присаживаясь на свое место, сказал Кузьма. — Тут ухо востро надо держать…

— Это верно, — засмеялся Игнат. Скривился в улыбке и Агафон. Как видно, ему по душе пришлись слова Кузьмы.

Кузьма взялся за ложку.

— Да не за то берешься, — ощерил изъеденные цингой десны Агафон. И разлил тягучее, как смола, вино. Кузьма взял стакан и подумал, откуда у людей столько всего, неужто все собираются выпить. А может быть, и к лучшему — пусть надерутся. Но, к удивлению Кузьмы, Агафон только помочил усы, встал из-за стола и вышел.

Игнат выпил до дна. Кузьма осилил меньше полстакана. Игнат подпихнул Кузьме закуску. Кузьма поддел ложкой.

— Думал, каша гречневая — икра?!

— Да не брезгуй, ешь. А это французское, ангельское, сто годов ему, — постучал Игнат серебряной вилкой по черной бутылке с длинным витым горлышком. — Для бургонов и баронов… Переходи ко мне, Кузьма, — вдруг предложил Игнат и уперся глазом в Кузьму, — горя знать не будешь.

Кузьма прожевал, вытер тыльной стороной руки губы.

— Не гожусь я на это, Игнатий, не свычен…

— А я свычен? Сразу таким родился? Агафон свычен? Со зверьми будешь зверем. Не-ет, Кузьма, таким Агафона люди сделали. Таким меня судьба определила, а я ведь мастеровой. — Игнат показал свои руки. — Теперь уж нет. — Он взял бутылку, до краев налил стаканы Кузьме и себе.

— Ангельское. Мы такое лакать разве только рылом не вышли, а брюхом вполне. Брюхи у нас хоть французское, хоть квас… Перейдешь — горя знать не будешь. Разве только повесят, если поймают… А Потапка, говоришь, крепкий мужик растет? — Игнат как-то сразу осел. — Говоришь, в том же доме живут, кожами пахнет, — потянул носом Игнат, как кузнечным мехом, — ишь что! — И закрыл глаза, замолк. Посидел маленько.

— Из человека можно сделать что хошь, Кузьма. Да ты тяни, закусывай. Осердя, рябчика вот. Я тебе одно скажу: человек, на то он и человек, чтобы жрать другого. Если все порассказать, к чему я пришел, это песня не убудет, не прибудет — на две ночи хватит… Я тебя, Кузьма, не отпущу, так и знай, не-е…

Агафон внес на ухвате пылающий чугун, и сразу по всей избе пошел дурманящий дух мяса и грибов. Вот бы Ульяну с ребятишками за стол. Агафон начерпал поварешкой полные глубокие тарелки.

— Сегодня по-господски, — вынул он из-за пояса и бросил на стол серебряные, с завитушками, ложки и неслышной походкой вышел.

Игнат перехватил взгляд Кузьмы.

— Да ты ешь, ты не смотри на него, он уж не такой дурак, а главное, верно служит своему делу.

Игнат подался к Кузьме плечом.

— Человек от двурушника чем и отличается — верностью. Нет в человеке убежденности — нет человека. Ты потчуйся. Мало будет — еще напарим…

Игнат опрокинул стакан, поковырял вилкой в тарелке, но закусывать не стал.

— Пока, Кузьма, все мне не вспомнишь про Прохора, все, до мелочишки до самой-самой, я тебя не выпущу, и не думай, и не мысли… Агафон!

Агафон просунул в дверь лохматую голову.

— Ты смотри за ём, Агафоша, запри ворота и не спускай глаз.

Кузьма перестал жевать, сразу еда потеряла вкус, мясо стало как трава. Этот одним пальцем не только его, но и Агафона раздавит. И льет в себя как в бочку. И ни в одном глазу.

Агафон опять принес беремя бутылок и румяную булку сеянку. Булку положил на край стола, ближе к Кузьме, бутылки составил к Игнату.

У Кузьмы то ли от еды, то ли от выпивки, а может быть, и от переживаний стала клониться голова. И совсем уже уронил Кузьма голову, да как будто ему подзатыльник дали.

— Поздно! — рыкнул Долотов Кузьме в лицо. — Нет больше ни Игната, ни княжны, нет! — Долотов набулькал опять в стаканы. — Побили мы тут князевых придурков, — Долотов поскрипел стулом. — Кого он только не посылал! — помотал головой Игнат. — Не-ет, нас тут так не возьмешь, пока не спалишь всю эту дебрю, пока не вычерпаешь болота — не суйся. Одним словом, дебря. — Игнат опрокинул в рот стакан. Кузьма уже и со счета сбился который. — Бывало, и рота нагрянет, прожевывая груздь, продолжал Игнат. — Нападут на след. Мы и роту приберем, ни один не уйдет. В этой дебре хошь полк давай — все одно увязнет. Повыщелкаем — и ходу на другие места. Ты знаешь, Кузьма, сколько за мою башку давали?.. Ну да ладно, на что нам чужие деньги считать. Своих считать не пересчитать. — Игнат понемногу, как показалось Кузьме, хмелеть стал. — Затравить меня князь хотел, вот что, Кузьма, сгноить к чертям собачьим.

Игнат опустил на стол пудовый кулак, угодил в тарелку и отшвырнул ее к порогу.

— А я вот гужуюсь тут, царствую… там его, тут мои владения. Мы с ним вороги, а могли бы быть сродственниками, Кузьма. Ведь я его дочь, мою Тамару, увез — все дело не так просто, Кузьма… Если настоящего человека сечь, он убивать начнет. Длинны у князя руки, но тут я ему их обрубил. Но и мне отсюда нету хода, Кузьма, нету. Мне другая жизнь заказана, вот в чем дело. Я бы мог со своим капиталом не только князя — царя купить. Придет время, Кузьма, и царя-душегуба сковырнут.

Кузьма от слов Игната даже поперхнулся, перекрестился на угол.

— Пошто мелешь-то, — поозирался Кузьма, — што ни попадя, опьянел, так ложись…