В ожидании счастливой встречи

Тимофей, наклонив голову с золотым гребнем, издавал призывный клич, молодка присаживалась и прятала голову в траву. Тимофей, распустив хвост сизым веером, бил о землю сухой, как бамбуковая палка, ногой.

— Вот, волка́, ворону не узнал, это тебе не коршун и не сокол. С теми глаз да глаз надо — чуть зазевался, и унесут молодку. Но опять же, видать, ты, Тимофей, не из робкого десятка. Это хорошо… — Кузьма поднялся, глянул за баню и увидел, как телка направилась по дороге, которой они вернулись от Верхотурова.

— Афоня, заверни-ка нашу корову. Ишь настропалилась.

Афоня пустился догонять Красулю, а Кузьма вернулся к столу.

Стол был накрыт по-праздничному. Ульяна в лучшем платье. Аверьян сидел в чистой, хотя и с латками на локтях, рубахе и не знал, куда деть свои большие руки. Кузьма ополоснул руки и тоже сел рядом с Аверьяном с торца стола. Слева оставалось место для Афони, Ульяна — напротив Кузьмы, около самовара, тут ей было ближе подать, сбегать.

— Братка, я Красулю подогнал, — сунул голову в дверь Афоня.

— Ну и хорошо. Садись за стол. Никуда она теперь не денется.

— Так ты, Кузьма, про церковь и не рассказал, — когда взялись за стручки гороха, напомнила Ульяна.

Кузьма рассказал и про церковь, она неподалеку от Верхотуровых. Он и не заметил, как Ульяна направила разговор на дочь Верхотурова. И Кузьма горячо и живо описал Варвару. Не забыл и косу золотистую. Ульяна незаметно взглянула на Аверьяна. Его всегда несколько сонное лицо озаряла такая неподдельная радость. Сидел напротив Ульяны красивый кареглазый парень — хоть сейчас жени. Ульяна забоялась, а то как сорвется, кто другой раньше сосватает. Аверьян изведется. Надо Кузе сказать, чтобы не тянул.

В ветреный снежный февраль Арина ожеребилась, Кузьма стоял около чалого с белой отметиной на лбу жеребчика и не мог сообразить — откуда эта отметина? У жеребца не было — он хорошо помнил. У Арины только яблоки. Наверное, от предков взял. Последнее время Кузьма недосыпал, все доглядывал за кобылой. Слушал по ночам шорохи из конюшни и, стоило Арине переступить ногами, бежал к ней.

Ну ладно, все хорошо обошлось. Теперь есть наследнику конь, есть, Кузьма обет дал: если родится сын, первая жеребушка от Арины ему. Верхотуров согласен подождать.

Месяц назад Ульяна родила сына. Вот где всего было. Теперь уж Кузьма и не знает, кто из них рожал. Но зато парень, как лиственничный комель, тяжелый, сразу ногами пинаться.

А теперь вот у Арины жеребенок, Арина шумно обнюхивает Кузьму. Стены матово отсвечивают куржаком. Жеребенок тянет к Кузьме теплую, словно мякиш, норку, тыкает Кузьму в руку. Кузьма подхватил его под живот, накинул полушубок, жеребчик всхрапнул и ударил передней.

— Ах ты! — не удержался Кузьма. Он подхватил вместе с шубой жеребенка и понес его в баню.

Кузьма только наклонился, ища, куда бы жеребчика положить, открылась дверь, и колыхнулось пламя жировика на каменке: на пороге Ульяна с охапкой сена.

— Погоди, Кузя, подостлать… — проворно раструсила сено, взбила.

Снова колыхнулось пламя. Кузьма оглянулся. На пороге братья в исподнем отбеливают. Аверьян — сразу помогать Кузьме выправлять ноги жеребенку. У Афони боязливый восторг в глазах. Он присаживается на корточки.

— По-оглажу?.. Братка?..

— Погладь, да бегите в дом.

Ульяна только сейчас замечает у Афони чирки на босу ногу, голые ноги торчат. Она срывает с головы платок и укутывает Афоню.

— Вот, спростынешь, не хватало нам еще хвори…

— Идите, идите, мужики. Досматривайте сны, и я за вами вслед. И ты, Уля, шла бы, обсохнет, снесу его и приду…

Как только Ульяна почувствовала силу в ногах, сразу же насела на Кузьму.

— Нельзя, Кузя. Грех некрещеному…

Кузьма отговаривал Ульяну, просил переждать, пока холода схлынут.

— Простудим мальца.

— А что нам мороз. Ты только погляди, Кузя, — Ульяна разворачивала пеленки, и мальчик яростно сучил ножонками. — Какой парень. — Орлицей парила Уля над зыбкой.

— Мужик что надо, это верно, — раздувал ус Кузьма. Он смотрел на сына, и першило в горле. Кузьма стеснялся непрошеного волнения.

— Кузя, поедем, а? Всей семьей, причастие примем. Да и к Верхотуровым заедем. Обещал ведь. Девок посмотрим.

— Ладно, Уля. Александру тоже надо приглядеть. Верно я говорю, сынок?

— Скажешь, Кузя, Христос с тобой…

— А чо! У турков — так. Спросишь у Верхотурова.

Сборы были недолгими и радостными — всем хотелось на люди. Ульяну с сыном Кузьма укутал в тулуп, подоткнул полы, чтобы не поддувало. Ульяну посадил, а больше сесть некуда.

— Ну, мать, ты как купчиха — кошева не вмещает.

Кузьма призадумался: Аверьяна на облучок, а куда Афоню?

— Ах ты, — спохватился Кузьма, — а хозяйство! Не подумали — сели, полетели.

— Может, Афоня подомовничает, — подсказала Ульяна.

Афоня сник.

— Правда, Афанасий, — поддержал Ульяну Кузьма. — Да и петуха дорогой отморозишь, отпадет, штаны-то на тебе ветром подбиты. — Он пригляделся к одежонке брата. — Новую справим, тогда и поедешь.

— В другой раз поедешь — не переживай, — голос у Ульяны ласковый, просительный. — Дом ведь не бросишь…

— Согласен, подомовничаю, — надтреснувшим голосом сказал Афоня. — Поезжайте.