В ожидании счастливой встречи

— Ну, вот и ладно, только с огнем, Афанасий…

— Что я, маленький?

Аверьян подтянул подпруги, и кобыла приободрилась, запросила повод.

— Ну, с богом. — Ульяна притянула к себе Афоню и поцеловала.

Арина стронула кошеву и пошла легко, играючи, словно пену, сбивая неглубокий снег. Аверьян ее придерживал, чтобы попривык жеребчик Игренька. Игренька поставил кудрявый хвост веником, тонкими, длинными, как спицы, ногами тыкался на обочину, забегал вперед матери и останавливался, всхрапывая, не зная, куда лететь дальше.

— Ах ты, — восхищался Аверьян и объезжал стороной жеребчика.

Арина вытянула кошеву на зимник и добавила ходу. Дорога шла узкой прорезью в лесу. Навстречу выбегали искрящиеся снегом деревья. В лесу было тихо, и, если бы не путаные цепочки звериных следов, можно было бы подумать, что все здесь вымерло много лет назад.

Жеребенок попривык, взял за кошевой ход, да так пробежкой за ней и шел. Закуржавленный до самых ресниц, он из чалого стал сивым, как одуванчик.

В затяжных подъемах Кузьма с Аверьяном тоже грели ноги пробежкой, Кузьма все беспокоился, не замерзла ли Уля, не зашлись ли у нее ноги, и все подтыкал и подправлял тулуп. Перевалили второй хребет, и сразу за лесом показались прямые веревки дыма. Аверьян отдал кобыле вожжи.

Первыми встречать на подворье выбежали лайки, а за ними вся семья Верхотуровых.

— Ах ты, ешкина мать, гость-то какой, — суетился Верхотуров. — Не заморозил?..

Пока Ульяна выпрастывалась из кошевы, девчонки утащили малыша в избу, за ними прошли и Ульяна с Кузьмой. Аверьян все оглаживал кобыле морду, размораживал рукой на норке сосули. Жеребенок, поставив циркуль ног, долбил мать. Слышались из избы радостные возгласы, смех. Слов было не разобрать. Но ясно, что в доме праздник. Аверьян удивлялся: как родных встретили, целуются, радуются.

— Да ты не дрейфь, — подтолкнул Аверьяна Верхотуров. — Ступай в дом. Если хочешь в сортир, вон за сенки…

Верхотуров был без шапки, в одной накидке. «И как дюжит», — поежился Аверьян. Пока он бегал за сарай, Верхотуров затворил ворота и только взялся за супонь распрягать Арину, та клацнула зубами.

— Да ты что, сдурела… по зубам хошь?

— Дядя Иван, она такая, передней тесанет…

— Ах ты молодец, — засмеялся Верхотуров.

Аверьян снял с Арины хомут, обмел ее голичком, набросил тулуп.

«Любит парень животину — значит, хороший человек», — определил хозяин. Жеребчик, насосавшись, носился по ограде, взбрыкивая, поставив морковкой хвост.

— Да веди ее в стойло от ветру, — едва оторвав взгляд от жеребчика, крикнул Верхотуров. Он подождал, пока Аверьян отведет кобылу (жеребчик пошел за нею), открыл дверь и пропустил парня вперед.

Аверьян переступил порог, снял шапку, перекрестился и тогда уж стянул с плеч полушубок, повесил на гвоздь. Вроде он и не смотрел по сторонам, а Варвару сразу приметил. Не только приметил, но и ненароком коснулся косы, когда она несла воду к рукомойнику, и сразу стало сладко и тревожно.

— Проходи, Аверьян, так, кажется, зовут. Вот сюда, поближе к печке, грейся, — пригласила хозяйка, а сама споро хлопотала у стола.

— Такой парень да замерз. Ты, Аверьян, не к печке жмись, а вот сюда, к молодежи, — подталкивал Верхотуров к кровати Аверьяна. — Варя, Тома! Да не упадет Александр. Вот, господи, живая кукла… Оставьте его на кровати и матери помогите.

— Давайте я помогу, — напрашивалась Ульяна.

— Да что ты, милая. Отдыхай, обогревайся с дороги. Крестить, значит? Это очень даже правильно, нехристем-то как жить? Александр, значит. А чо, хорошее имя, — приостановилась Пелагея с груздями. — И выговаривать несложно. Первенец, дай-то бог… Отгуляем, поедем и мы с вами к батюшке, окрестим. Нас возьмешь в восприемники от купели.

— А вот и крестная, — показала Ульяна на Тамару глазами.

— И правильно, ребятишек любит…

Пелагея поставила тарелку с груздями на стол.

— Мойте руки. На скорую руку перекусим чем бог послал, а к ужину пельменей нагнем.

Пелагея говорит, носит еду, а нет-нет да и бросит взгляд на Аверьяна. А Ульяна дочек ее без внимания не оставляет. Кузьма ни малейшей капельки не прибавил, наоборот, чего-то недосказал. Не только коса — редко такую встретишь, но и губы красивые, и зубы, а улыбка… И скромна. Одним словом, невеста под стать Аверьяну. Хорошая пара будет. И ворохнулась в душе Ульяны грусть. Свое-то не так зачиналось. Уходом.

В чулане Пелагея не утерпела и, пока держала крышку от погреба, а Верхотуров доставал сало, поделилась с мужем впечатлением:

— Вань, парень-то видный у Кузьмы Федоровича, рослый, чернобровый. И видать, неизбалованный.

— Еще чо? — опешил Верхотуров. — Кому баловать? Балованные-то знаешь где?..

Верхотуров подал жене шмат посоленного с чесноком сала, вылез из погреба, охлопал штаны. Пелагея все еще стояла, ожидая, что еще скажет Иван.

— Поглядим, увидим. Варвару тоже из десятка не выбросишь.

Пелагея как будто ждала этих слов и потянула передник к глазам.

— Жалко все одно, дочь ведь…

— Ну, а чо реветь, никто ее еще не берет… Что прежде времени-то.

— Да я так…

— Промокни глаз да иди…

Стол все полнился, хозяева все носили и носили.