В ожидании счастливой встречи

Провожают Кузьминки своих на ярмарку, как на праздник. Высыплют из ворот ребятишки, бабы. Обоз вдоль улицы цветет, кони от нетерпения всхрапывают. А бабы все еще держат мужиков в калитках, все наказы. Кузьма с Аверьяном на шести подводах, не считая Арины. Афанасий за хозяина на дому остается. Кузьма, прежде чем за вожжи взяться, ребятишек перекрестит, каждого поцелует. Этим временем Афоня выведет под расписным седлом Арину, привяжет на потяг за последнюю подводу. Тогда Кузьма возьмет вожжи.

— Ну-у, милай, трогай! По-о-шли!..

Скрипнут гужи, пробежит перезвон шеркунцов-колокольчиков с краю на край Кузьминок, и запел полоз. Кузьма окопается в сено и все поглядывает на Арину, на бугры. И пока последняя подвода не сольется с кромкой берега, все будет стоять народ в Кузьминках, махать шапками и платками. Трудно идти Арине за гружеными санями своим размашистым шагом, то и дело срывается она и сечет мелким ступом ангарский лед. Кузьма и берет Арину, чтобы промять, да где в гору подпрячь, подсобить, вытянуть воз.

Смотрит, смотрит на Арину Кузьма, и вдруг в какой-то момент ему почудится, что кобыла шаг укорачивает, а то и запнется, и у Кузьмы сердце упадет… Неужто стареет, сдает его Арина? Сколько уж годов Арина одаривает Кузьму, радует и выручает. Вот уже и хозяйство у Кузьмы, и немалое, и ребятишки, и Ульяна, которую Кузьма по-прежнему любит, а может быть, больше, чем прежде. Кто и какой мерой может измерить глубину чувств?

А вот как бы он жил без Арины — Кузьма этого не может представить. Забусела кобыла, да еще как забусела. Себя только со стороны не видно. Поди, и сам не тот. Но Кузьма о себе не думал. Арину жалел, хотел, чтобы она жила долго и принесла еще Кузьме кобылку. Уж очень от нее славные жеребятки. Редко бывает так, чтобы и воз вез, и бегал хорошо. Ни у кого таких коней Кузьма не встречал, как у него. Бывало, и заспорят с мужиками — чья возьмет воз. Не подводила Кузьму Арина. То ударят по рукам — в беге. Лошади Кузьмы, не говоря об Арине, первые. И решает он года через два не нагружать ее — пусть вольно ходит, пасется, век свой доживает. Отборное зерно ест. «Сколько же, интересно, кони живут? — ударился в подсчет Кузьма. — Если в девятьсот пятом, в призыв на японскую, Арине было без малого три года, прибавить девять, выходит — двенадцать годов, еще не старая, — утешает себя Кузьма. — Вполне может ожеребиться. Жить и жить всем».

Все хорошо, счастливо у Кузьмы. Видишь, от благополучия, Ульяна шестым ходит. Как поп обвенчал, в Ульяну словно дрожжей влили. И ребятишки — все как налитки. Кузьма мысленно крестится — не сглазить бы. «Бог, ведь он в мыслях, в нас, — успокаивает себя Кузьма. — А там и внуки пойдут, сколько еще домов надо ставить?» И Кузьма уже видит, как один к другому встают дома, один добротнее другого, как по Кузьминкам текут стада, и Кузьминка уже не деревня — село, и все Агаповы, ну не все, а большинство в деда Кузьму… Кузьма радуется в душе.

— Ах ты, — спохватывается он, — не забыть бы в городе струну к балалайке, а то балалайке без струны как человеку без зубов.

Любил Кузьма потехи на праздниках, особенно масленицу — масленую неделю. Кузьма эту неделю с ребятней больше на реке пропадает. Облепят они крутой берег: Кузьма везет санки в гору, без шапки, без рукавиц, нараспашку грудь. Смотрит, смотрит в окно Ульяна, не вытерпит, прибежит.

— Ты, мать, не лезь. Я тебя потом покатаю, — пытается отстранить Кузьма Ульяну.

Но где там, хоть и живот выше носа, туда же. Спозаранку Кузьма поливает горку. Смех на всю деревню. Фекла бочком, бочком — и тоже в сани. Тогда уж Кузьма с Ульяны глаз не спускает, оберегает ее. А там скоро и лапта. И Кузьма не утерпит, ввяжется с ребятней. Ульяна другой раз скажет: «Что малый, что старый».

— Это я старый, — примется мять Ульяну Кузьма.

Все радостно. Уле больше всего нравилась тещина суббота. Кузьма смеялся: «Ну какая ты, Уля, теща?» — «Ничего, буду», — не смущалась Уля. И блины слетали со сковороды будто сами — тонкие, пахучие.

Летом пароход мимо не проходит. Кузьминцы и пристань добрую сделали, ряжи поставили, забутили камнем, сверху настил из толстых плах на деревянных шипах: при любом уровне воды подходи к Кузьминкам смело. И на мель не сядешь, и ног не замочишь — по настилу к самому порогу Кузьмы придешь. Нет-нет и исправник заглянет.

Еще в позапрошлом году пароход пристал к Кузьминкам. По сходням не торопясь сошел исправник Арефий Степанович Усов.

— Еще недавно голые бугры стояли, — то ли восхищался, то ли укорял кого-то Усов.

Пока он отдувался у самовара и Ульяна потчевала его разносолами, мужики снесли на пароход корзины вяленого ленка, закопченных осетров. Исправник надеялся, что у Кузьмы есть ореховое масло. Зимой он привозил гостинец Арефию Степановичу в город, но то было зимой. А сейчас исправник пил третий стакан и спрашивал об орехе. Кузьма достал четверть. Усов оживился и заторопился на пароход. На прощанье он покровительственно похлопал Кузьму по плечу, выражая таким образом начальственное доверие.