В погоне за Тайной

Бэй смотрел на высокий забор, возвышавшийся за деревьями, разговор проходил в одном из дальних углов владений. Глухую высокую стену требовалось поставить ему в душу, в грудь, чтобы оградить рассуждения холодного рассудка от чувств и закрыть высоким частоколом беспокойное сердце, отбивающее в этот момент тревожный ритм.

— Давид, вам нужно встретиться с господином Ракшивази и поговорить о происшествии в Лондоне. Узнать, такой ли удачной была на самом деле полицейская операция? Слишком легко скрылись преступники, словно были готовы отказаться от денег. А мне нужно попасть в Аре, Швецию.

Гашик растерял последние следы фермерства, его рыхлая грушевидная фигура стала вдруг пусть не менее рыхлой, но более собранной, что ли, наполнилась энергией. Колючий взгляд коснулся лица Бэя в районе обросшего щетиной подбородка, и Гашик подал сигнал в сторону, откуда почти сразу же послышался шелест шин по мелкому гравию, и перед говорившими остановился Джип.

— Тогда не будем откладывать. Я свяжусь с секретарем Ракшивази. Если встреча подтвердится, завтра полетим частным самолетом. Сначала высажу вас в Швеции. До вечера времени хватит? А сам отправлюсь в Лондон. Нужно будет договориться о приеме самолета на аэродромах. Подвести к домику?

Бэй кивнул и молча сел на заднее сидение машины.

Через полчаса он стоял, раздетый по пояс, в ванной комнате у длинного зеркала и рассматривал свое отражение. Перед ним застыл незнакомец. Все такое же литое, мускулистое тело с широким разлетом плеч, смуглая, блестевшая от воды кожа — Бэй почти не вытерся после душа. Но лицо и глаза чужого человека. До приезда на Майорку Кобейн не успел сходить в парикмахерскую, теперь, две недели спустя, темные локоны волос отрасли настолько, что еще немного, и их можно будет собрать в маленький толстый хвост на затылке. Щетина давно превратилась в подобие короткой бороды, слившейся с усами. Бэй отметил, что волосы на лице были ровного темного цвета, а не как у Кайта, у которого в усы лезла неизвестно откуда бравшаяся рыжина, и борода Кобейна росла, как у гордого горца или араба — только отращивай. Кобейну шло. Делало его внешний вид более опасным и хищным. Или это впечатление создавал напряженный взгляд потемневших глаз? Тяжелый взгляд, иногда срывающийся с одного места и мечущийся в поисках покоя.

Несмотря на длинные волосы, серьга в ухе блестела желтой точкой, и Бэй знал, что на его спине горит татуировка, которая почти стоила ему жизни. Он уже успел ее сфотографировать в отражениях, чтобы рассмотреть, что наколола ему Ана. Не получалось называть ее другим именем. Их было слишком много, и нужно было остановиться на каком-нибудь, тогда почему не на том, которое он шептал и стонал в минуты страсти и всепоглощающей нежности?

Она оставила на его спине замысловатый рисунок из плавных волн, рассекающих их молний и спиралей, похожих на притаившихся перед броском змей. И — как у самой Аны — набора точек то ли со смыслом, то ли для красоты. И камень с острой вершиной — разрывающий пространство.

Что ты позволил сделать с собой, Тван?

Звонок в дверь гостевого домика, потом настойчивый стук заставили Кобейна накинуть рубашку на мокрое тело и выйти к посетителю. Телохранитель Гашика сообщал, что поездка состоится, и в пять утра он должен быть готов выехать в аэропорт.

Утром следующего дня Бэй шел по улицам Аре к небольшой парикмахерской в самом центре городка.

Настоящая Ана Сокол оказалась совсем другой, чем та, которая Аной называлась. Можно сказать, полной противоположностью. Вместо светлых, почти прямых волос Тайны — темные кудри, красиво обрамляющие круглое лицо с высокими славянскими скулами и ямочками на щеках. Ана много улыбалась, и из карих глаз плескалось счастье. Невысокая, полненькая, округлившийся живот говорил о том, что она ждет ребенка.

Бэй рассматривал ее, пока женщина заканчивала укладку волос ранней клиентке, и ловил себя на мысли, что совсем иначе представлял себе человека, выросшего в детском доме. Ему казалось, что выходцы из приюта не могут так беззаботно смеяться, так беззастенчиво радоваться жизни и казаться уверенными в себе, как эта молодая беременная женщина у парикмахерского кресла, спокойными движениями создававшая сейчас красивую прическу. Кобейн думал, что на лицах сирот или в их взглядах должны оставаться тени несчастливого, одинокого детства. Шаблоны. Ко всей и так не укладывающейся в шаблоны картине у Аны оказался приятный голос, и общение с ней напоминало теплый солнечный день, расцветающий за окном парикмахерской.

Разговор проходил в подсобном помещении за маленьким столом. Ана заварила душистый кофе и поставила на середину стола тарелочку с печеньем.