В погоне за Тайной

— Вот Татия и предложила поменяться, чтобы не расстраивать добрых людей отказом, и обещала их ничем не обидеть. Я согласилась. С поездкой нам та самая воспитательница помогла, что за мной ухаживала, почему-то поверила нашей истории и согласилась в ней участвовать. Когда после каникул Татия вернулась с подарками, фотографиями и восторженными рассказами, то еще раз поклялась, что никогда ничего плохого этой семье не сделает. И даже когда полиция ее забрала, я в клятву верила. — Ана махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху, и призналась: — Да даже если бы не верила, все равно бы Адроверам ни за что в обмане не решилась бы признаться. И воспитательница мне запретила что-нибудь рассказывать, чтобы работу не потерять. Уговаривала молчать, если сами Адроверы всем довольны.

— Почему полиция?

— Нам, детям, многого не объясняли, но слухами приют, конечно же, наполнился. Так вот, говорили, что до того, как к нам во второй раз попасть, Татия какое-то время с группой малолетних преступников ездила по крупным городам и занималась кражами из богатых домов.

Ана пожала круглым плечиком, поправила выбившиеся из хвоста кудри, а потом продолжила:

— Вы не подумайте обо мне плохо, я очень переживала из-за обмана, особенно после полиции и слухов, но через полгода после того, как Татию забрали, я получила от нее письмо с фотографией, на которой она была вместе семьей Адроверов, и с подписью — «Свою клятву я не нарушу. Пусть останется нашей тайной». Вот тогда я со своими сомнениями рассталась. Не умею я долго переживать. — На лице Аны появились следы смущения, словно она извинялась перед Кобейном. — Я решила для себя, что все рассказы про полицию просто выдумка. С Татией мы больше никогда не встречались, но иногда я получала от нее фотографии, даже когда адрес поменяла. Следила она за мной, что ли? Я их с собой из дома захватила, показать?

Бэй молча кивнул.

Через минуту перед ним на столе оказалась небольшая стопка фотографий со знакомыми лицами — Мария, ее семья, Ана. Недалеко от дома, за столом с огромной плоской сковородой паэльи, у бассейна, наверное, недавно построенного. Совсем по-семейному — с искренними счастливыми улыбками на лицах.

— Клятву она сдержала, Ана, — сказал Бэй, поднимаясь, — Адроверы ее очень любят.

— А почему вы ее ищете? Она все-таки что-то украла?

— Это личное, хоть я и частный детектив, — соврал Кобейн, прощаясь с жизнерадостной парикмахершей.

Перед тем, как отправиться на следующую встречу, Бэй купил в ближайшем магазине сигареты и выкурил одну за другой четыре штуки. С непривычки закружилась голова и тут же подкатила тошнота. Но в мазохистском приступе отвращения к самому себе, он был рад неприятным ощущениям. Они напоминали состояние в душе. Бросив оставшуюся пачку сидевшему на улице бомжу с картонкой жалостливого содержания, Бэй направился к станции такси.

Даже несмотря на отсутствие колючей проволоки, психиатрическая лечебница напоминала тюрьму с большим садом для прогулок, — тоже ощущение схлопнувшегося пространства, существующего отдельно от мира за высоким забором. Тот же уловимый аромат несвободы, кислого метала и сырости.

Бэй договорился о встрече с двумя врачами. Первая была назначена внутри лечебницы в кабинете, похожем на среднестатистический врачебный кабинет, другая должна была состояться во второй половине дня за пределами клиники, в городке расположенном недалеко от Аре.

Кобейн слушал, задавал вопросы, но ощущал себя наполовину выключенным. Он давно привык пользоваться зрительной памятью, чтобы фотографировать все на всякий случай для последующего спокойного изучения. В этот раз он фиксировал памятью без активной обработки информации. Похоже, снова сработала самозащита.

Стена в душе не выросла, поэтому эмоции, чувства, воспоминания крутились внутри него разрушительным смерчем. И чтобы не быть раздавленным, Бэй то вслушивался в слова психиатров, то складывал их словесными файлами в дальние части мозга на потом.

Поэтому воспоминания об этих разговорах получились похожими на стенгазету, собранную из вырезок новостей, прилепленных без особого порядка, где прямо, где криво, где залезая строчками друг на друга.

— Удивительного таланта девочка, особенно к побегам. Из двадцати трех лет ее жизни только три года так или иначе официально зафиксированы. Все остальное время она была в бегах, в неизвестных местах, жила неизвестно, какой жизнью и даже, можно сказать, играла неизвестные роли. Какую Татию вы видели, господин Ван Дорн? Или какую вы ищете? Потому что она может быть очень разной. Нежной, ранимой, которую почти невозможно не пожалеть. Искусительницей, нет, не блистательной, но с таким сильным зарядом женского начала, что невозможно устоять. Есть Татия-воровка. Со склонностью к клептомании, та, что участвовала в грабежах вместе с подростковой бандой. Наверняка, существуют еще и другие роли.

— Разве не должно чувствоваться притворство, невозможно же бесконечно играть?