С кривой улыбочкой Кобейн взял номер желтой прессы и вдруг тот раскрылся у него в руках фотографиями Карины и Тажинского. Заголовки кричали о новом романе известной фигуристки или новой пассии олигарха. Целый разворот пестрел фотографиями плохого качества, снятых из-за угла тысячекратными зумами. Короткие подписи под мутными снимками сливались в черные линии. Яхта Тажинского в Средиземном море. Фоном — Ницца, берега Италии. На фотографиях Карина и русский олигарх — близко друг к другу, разве что не в объятиях. Волжская скрывалась за очками и широкополыми шляпами, но ее можно было узнать. На двух фото — на пристани, в небольшой лодке, и у входа в ресторан — лицо фигуристки оставалось открытым. Она не светилась от счастья, но и не выглядела несчастной.
Красивая пара, против воли отметил Кобейн. Тажинский был не только богат, но и хорош собой. Грубой мужской красотой, сглаженной годами работы хороших парикмахеров и стилистов. От него веяло самоуверенностью на грани самовлюбленности, которая приходит от успеха.
Тванство…
— Бэй!
Кайт, оказывается, звал его уже несколько минут, пока Кобейн вывалился на некоторое время из собственной квартиры, утянутый в реальность фотографий перед ним.
— Ты как?
Глупый вопрос. А главное, на лице Кайта была такая гримаса боли, словно это ему, а не Бэю, изменила девушка.
— Эти фотографии еще ничего не значат. Между ними могло ничего не быть, — продолжал уговаривать самого себя и Кобейна друг детства.
— Скромный мальчик олигарх катает несколько дней на своей лодочке принцессу и сдувает с нее капли соленой воды, боясь прикоснуться невинным поцелуем в щеку, — раздраженный голос Бэя был удивительно сухим.
Он выхватил телефон и, разложив перед собой на столе журнал, набрал номер.
— Таша, это Бэй. Где Карина?
Неуверенная тишина стала ответом. Поиск слов сквозь бессвязное мычание.
— Таша, когда она вернулась из Канады? Где она?
Улыбчивый Дракон никогда не отличался трусостью, поэтому ответ прозвучал почти равнодушным голосом.
— Карина не заезжала домой. Она сейчас в Италии. Где точно, не знаю. Я ничего не знаю, Бэй. — Таша врала и не пыталась этого скрыть.
— Ну вот видишь, твои опасения разрешились сами собой. Проси теперь большого и серьезного спонсора не волновать сестру во время Олимпиады. Душевного покоя, Таша.
— Бэй, это что? — Кайт вырос перед ним, заглядывая в глаза. — Ты же не собираешься все так закончить? Из-за фотографий папарацци, без объяснений? Без разговора?
— Не из-за фотографий. А лжи. Вернее, лживого молчания.
Бэй был зол, как же он был зол. Кислотой разъедала мысль, что Каренина могла в этот самый момент находиться в объятиях другого мужчины. Тван!
Его еще никогда не бросала ни одна девушка.
Никогда!
Правда, впервые соперником оказался очень богатый красавец-олигарх.
Кобейн привык считать себя неотразимым. Особым. Тем, о ком мечтают, и к кому стремятся. Нет, конечно же, были девушки, которым он приходился не по вкусу, но, как правило, подобные чувства были взаимными. Что это? Первое пророчество золотой вороны?
Захотелось есть и выпить. Несмотря на то, что часы показывали всего половину десятого утра.
Стонало и выло самолюбие. Или все-таки чувства? Ведь тошно на душе и тяжело на сердце? А еще предстоит посмотреть в глаза всем знакомым. И пред Зосиными очами предстать.
Великолепный Бэй!
Ради Тажинских вежливо оставляют даже таких замечательных парней, как ты! Хотя какая к Твану вежливость?
Ни одного звонка. Трусливое молчание. Дурак, он думал, что охлаждение в голосе Карины объяснялось приближающимися соревнованиями и изнуряющими тренировками. А имя ее охлаждению — олигарх Тимур Тажинский.
Мужчина из тех, у которых за декорациями из дорогих костюмов и бизнес школ прячется завоеватель — тот, что схватит через плечо или перекинет через седло и утащит к себе на яхту, напомнив, что никакая цивилизация не отменяла первобытных и животных инстинктов.
Похоже, половину текста Бэй говорил вслух, избивая каждым своим словом стонущую от боли душу Кайта. Влюбленный циник и шутник страдал за двоих. Бедный, ему было тяжело — за себя, за друга, за то, что испытывал непозволительные чувства к чужой девушке.
— Что ты будешь делать? — выдавил из себя Кайт, как из пустого тюбика каплю зубной пасты.
— Жить дальше. Оплеванная репутация выдержит. Она у меня такая безупречная, что немного дерьма ей не помешает.
— Не пытайся меня убедить, что все дело только в самолюбии. Тебе больно, Бэй.
— Мне, конечно же, больно, Кайт. Но тебе, кажется, еще больнее.
— Что ты будешь делать? — повторил друг.
— Если выходной начался паршиво, то поеду и поработаю. К брату, чтобы не отвлекаться.
— Так и поработаешь?
— Так и поработаю. И будь уверен, смогу сделать это не менее плодотворно, чем обычно.
Быстро собрав кое-какие вещи, главное, лэптоп и пару жестких дисков с информацией, Бэй направился к выходу, так и не вспомнив о завтраке или кофе. Голос Кайта вывел его из мысленного составления плана работы.
— У меня билеты на завтра на музыкальный фестиваль в Бреде. Может, поедем?
Кобейн задрал вверх бровь.