В погоне за Тайной

— На фестиваль? Ты? Со мной? Мы даже желторотыми птенцами в такие места не летали.

— Билеты брата, но ему пришлось срочно уехать. Может, сделаем что-то совершенно ненормальное и сходим?

Кобейн покачал головой.

— Нет, работать буду, работы много.

— Ты же сейчас и так работать собираешься?

— У меня ее всегда много. Не могу, извини.

И убежал вниз по лестнице, оставляя Кайта у дверей лифта. Оседлал Хонду и направил ее вдоль дюн, не оглянувшись.

Кун встретил брата оценивающим взглядом и, бросив, что его дом в распоряжении Бэя, исчез на втором этаже.

Первый день выходных Кобейн пять раз вполне успешно медитировал, сделал три коротких тренировки на траве перед домом и перелопатил уйму документов, отрабатывая версии и раздирая догадки на составляющие.

Продуктивность со сжатым сердцем и с вонью в душе оказалась очень высокой.

К вечеру на его телефоне было десять пропущенных звонков от Карины, двадцать от Кайта, пять от Зоси, и еще несколько — не связанных с фотографиями в журнале.

Бэй написал только Зосе.

«По-твански. Но без рваного сердца».

Кайту сказать было нечего.

Карина опоздала со звонками на целую вечность.

Впереди была ночь и еще один день выходных, и их нужно было чем-то загрузить. Домой Бэй не поехал, оставшись спать на диване в гостиной. Умница Кун ничего не спрашивал, принес вечером младшему брату тарелку со спагетти и бросил для него поздно ночью плед на диван.

— У меня гости — внизу, в баре. Может, кто останется.

— Ничего, — ответил Кобейн, закутываясь в плед, — вы мне не мешаете.

— Ну, ну… — усмехнулся Кун и исчез за дверью.

Спасение, заставившее забыть о Карине, тоже пришло с неожиданной стороны.

Когда следующим утром Бэй открыл свой планшет, первым письмом в ящике оказалось письмо из Бостона. В архиве нашлась фотография семьи немецкого аристократа. Сомнительное качество и разрушительное действие времени на снимок усиливала небрежность, с которой был сделан кадр телефоном. Но лица можно было рассмотреть. Родители чинно сидели на стульях, три дочери стояли за их спинами. Узнать Ари было несложно даже без подписей, и не только потому, что она была младше сестер, но по болезненности лица, хрупкости, почти эфемерной худобе тела. Бэй почувствовал, как сердце пропустило один удар, и застучало, расплескивая по венам будоражившее волнение.

Ни плохое качество снимка, ни время, прошедшее между фотографией в Бостоне до портрета, сделанного в Австрии, не могли привести к подобной разнице черт.

Бабушка Зоси, хоть и звалась Ари Вивьен, от рождения ею не была. Между женщинами была небольшая схожесть — невысокий рост, светлые волосы, выразительные глаза.

Но если во взгляде настоящей Ари сквозила мудрость больного человека, жизнь которого слишком близка к грани смерти, то взгляд Ари-прародительницы был таким, словно ей известны опасные тайны смотрящего.

Кобейн вскочил с дивана и рванул в кухню за стаканом воды. Закончил тем, что стащил из холодильника бутылку газировки и вернулся к компьютеру.

Прародительница, та самая, потомков которой выделял Кардинал, возможно, обладательница кольца, опередившего время, носила чужое имя и выдавала себя за того, кем не была. Зачем? Почему? Какова ее история?

Знал ли правду ее муж, так и не примирившийся со смертью Ари?

Известно ли об этом Кардиналу?

Конечно же, известно! И не только. У Анджи есть причины стремиться, чтобы тайны Ари оставались тайнами. Вряд ли только из-за маловероятной опасности быть удаленным с древа клана по чистоте крови. Выделяя ее потомков, он только рисковал привлечь лишнее и ненужное внимание. Знать бы еще, почему Кардинал выбрал именно Ари Вивьен для поисков среди наследников?

Не зря портреты предков висят в наименее посещаемом доме, в неосвещенном коридоре — видимо, чтобы оставаться в тени прошлого.

Бэю нестерпимо захотелось отступить от поисков чужих богатств и покопаться в прошлом собственного рода и конкретно — одного родственника.

Вернее — двух.

Узнать побольше о лже-Ари было сложно до невозможного. Если только постараться уточнить причины ее смерти. Своими секретами Анджи делиться не будет, к тому же, не стоит раскрывать перед Кардиналом свой интерес к прародительнице. Но можно еще раз поговорить с Зосей. Даже неловкость от личного поражения уступала желанию покопаться в воспоминаниях бабушки.

После Майорки.

Как раз пройдет несколько дней, и улягутся обида и отступившая сейчас на задний план боль.

Зато можно пока заняться изучением самого Кардинала, начиная с его болезни. Почитать о чудотворных улучшениях состояния людей с отграниченной мобильностью после десятилетий болезни.

Таких не оказалось. Из инвалидных колясок вставали лишь те, кто оказывался в них после травм и операций. Но Кардинал не был жертвой несчастного случая. У него было какое-то заболевание, приведшее к частичной парализации нижних конечностей и нарушению общей координации движений. Выяснить более точный диагноз без привлечения внимания самого герцога пока было невозможно. Здоровье влиятельного родственника являлось запретной темой в клане.

Теперь о его многочисленных женах…