Чтобы достичь этого состояния, требовалось что угодно, только не самодисциплина (и я чувствовал это, пребывая в нем). Скорее, прогресс был естественным.
Вернувшись в привычное состояние, я «помнил» все, что творилось вокруг: прикосновение ветерка, щебет птиц – все-все. Но в сконцентрированном, неразбавленном виде.
В этом состоянии время сдавало позиции. Оно замирало. Я уже не осознавал, что набираюсь впечатлений: они впитывались сами собой. Я был ни при чем. Наградой становилось пребывание в другом мире, его изучение, но не окончательный уход. Казалось, я сам
Мне вспомнился случай времен учебы – он произошел в 1970 году, в разгар войны во Вьетнаме.
Меня, студента, известного своей порядочностью, изучавшего аудит в университете Пенсильвании, назначили казначеем студенческого совета. Я отвечал за распределение средств между различными студенческими организациями. Левая организация «Студенты за демократическое общество» (СДО) выдвинула список кандидатов на руководящие посты, ее лидер был избран президентом студенческого совета. Он поставил перед собой цели добиться роста численности различных антивоенных акций, а для этого финансировать их из студенческой казны. Формально он имел на это право, но правилами запрещалось тратить правительственные субсидии (университет Пенсильвании – государственное учебное заведение) на политические цели, – например, оплату выступлений радикальных ораторов на территории кампуса. С другой стороны, президента организации избрали студенты, и он имел право выделять средства на печатные материалы или микрофоны. Я объяснил, что он вправе получать деньги на такие расходы, но, если он захочет организовать выступления радикальных ораторов, ему придется прежде найти другие источники финансирования. В субботу вечером он собрал десять тысяч долларов, распродав все до единого билеты на показ контркультурной классики, фильма Reefer Madness[3]
, толпе обкуренных студентов. Всю выручку этого вечера, разложенную по продуктовым пакетам, я унес в помещение студенческой организации, в понедельник утром положил деньги в банк, а затем выдал лидеру требуемую сумму.Но какое отношение эти воспоминания имели к путешествию в мир иной? К переходу? Моему переходу?
До меня вдруг дошло, что эта история – наглядный пример тому, как можно хранить верность принципам, но при этом видоизменять мышление. Пример одновременного роста и приверженности корням. Тому, как можно одной ногой стоять на твердой почве, а пальцами другой ощупывать незнакомую, неизведанную. Именно так мне предстояло измениться, чтобы перейти в иной мир.
Известный проповедник Норман Винсент Пил однажды сказал: «Измени ход мыслей, и изменишь свой мир». Я, решительный бизнесмен, бывший руководитель, бессилен против поворота своей судьбы. К счастью, в моих силах изменить положение к лучшему. Такая возможность у меня есть.
Тени надо мной пока не сгустились. Я еще видел свет. Мыслительные процессы не нарушились, я по‐прежнему был способен видеть картину в целом. Зато день ото дня ухудшались речь, внешний вид и способность выполнять мелкие повседневные задачи. Манипуляции с радиотелефоном превратились в тяжелое испытание. Утреннее одевание – тоже. Но именно
Когда у меня случался особенно удачный день, состоящий из множества идеальных моментов, я ни на минуту не забывал: причина –
Опухоли уменьшились. Похоже, в Прагу я все-таки поеду.
Этот день стал лучшим в моей жизни.
Мы отправились кататься на лодке по озеру Тахо. Впервые в лодке я сидел на носу – на том месте, которое прежде всегда занимала Джина. Так мне доставалось гораздо больше зрительных впечатлений. Вода напоминала стекло. Нигде не было видно других лодок. Мы развили скорость около 50 км в час, точнее сказать не могу. Переплыли озеро. Казалось, мы не погружаемся в воду, а скользим по ее поверхности. Я словно слился с водой. Это ощущение сохранялось долгие километры пути.
Близость воды приводила меня в восторг. Вернее, не то чтобы я
Тем днем мы с Коринной решили, что завещаем развеять наш прах над Эмералд-Бей – заливом, который мы оба любили.