В погоне за ускользающим светом. Как грядущая смерть изменила мою жизнь

Приятно было думать о том, что я отлично справлялся с работой, пока был здоров. Но если бы в то время я знал все то, что знаю сейчас, то руководил бы гораздо эффективнее. Наверняка я нашел бы способ привнести в жизнь гармонию и уделять близким больше времени. А прежде я всегда считал необходимым физически отделяться от них. Дом домом, а офис офисом. Мое мышление было слишком ограниченным, рамки чересчур жесткими.

И хотя я не принадлежал к числу руководителей, которые считают своим долгом служить для подчиненных образцом трудолюбия, мне всегда казалось, что я должен занимать место в авангарде трудоголиков, иначе неизбежно упаду в глазах других сотрудников.

А если бы я работал не так помногу? Если бы продолжал добросовестно трудиться, но вместе с тем пользовался привилегиями своей должности, чтобы служить образцом гармонии? Если бы я додумался до этого своевременно, я мог бы реализовать замысел и проявить фантазию. Но я не додумался. Ни разу за годы упорного труда. Только неоперабельный рак мозга заставил меня изменить точку зрения.

Я слышал об одном руководителе, который жил неподалеку от офиса, и потому заезжал туда по выходным, задерживался и проводил за работой по много часов. Верно, а почему бы и нет?

Каким-то образом этот человек приобщился к религии. И увидел, что идет по неверному пути. И как же он поступил? Переехал. Поселился так далеко от офиса, чтобы уже не иметь возможности заглядывать туда по выходным. Каждый день ему приходится дольше добираться от дома до работы и обратно, зато по выходным он свободен. И может посвящать это время жене и детям.

А мне и в голову не приходило урезать рабочие часы. Но если бы я поступил так умышленно, кто скажет, что, проводя больше времени с родными, я стал бы меньше думать о работе? Применять менее творческий подход? Работать менее эффективно?

Если бы я знал тогда, что значит жить настоящим, – так, как знаю это сейчас!

* * *

К нам на Тахо приехали друзья, с которыми я в последний раз виделся в разгар курса лучевой терапии. Всем нам представилась возможность ощутить вкус «здесь и сейчас» – полюбоваться поразительной красотой природы. Мне хотелось прочувствовать каждый обед и ужин, каждую прогулку, каждую беседу – а не туманное будущее, в котором меня не существовало физически.

Я написал письма внукам – пятилетнему Оливеру и трехлетней Шарлотте, объяснил, как люблю их, как восхищаюсь задатками, которые сумел в них разглядеть, – особенно теми, которых сам лишен. Письма я отдал Коринне; внуки получат их в день окончания школы.

* * *

Эта неделя была щедра на идеальные дни. Я уверовал, что большинству людей (в том числе и мне до болезни) понадобилось бы десятилетие, чтобы пережить столько же идеальных дней, сколько выпало на мою долю за последний месяц. С тех пор как мне поставили диагноз, идеальным оказывался не каждый день, но большинство, процентов семьдесят пять. А я стремился к сотне.

Я решил, что для прощания с Джиной придумаю что-нибудь особенное по пути в Прагу (мы запланировали отъезд на 16 сентября). Мы полетим частным самолетом, нам потребуется дозаправка далеко на севере, где Джине представится случай познакомиться и пообщаться с эскимосами. Затея впечатлила ее. Я надеялся, что силы меня не покинут. Скоро выяснится, уменьшились ли опухоли от облучения.

Природные явления я начал воспринимать по-новому. Когда мы жили в Калифорнии, я проводил много времени на свежем воздухе: играл в теннис, подолгу гулял пешком. Среди полей для гольфа попадались совсем заброшенные, почти пустыри. Но за последние несколько лет, особенно проведенных на руководящем посту, я как-то отдалился от природы.

Пришлось заново учиться ценить ее. Я стал острее чувствовать ветер. (Вероятно, потому, что почти всегда прикрывал или полностью закрывал глаза, чтобы не напрягаться и предотвращать припадки. Зрение уже не играло в моей жизни такой роли, как прежде.) Обедая в клубе неподалеку от восемнадцатого грина, я слышал голоса и свист клюшек. Мне нравилось, как шелестят на ветру сосновые иголки. Этот шум чем-то напоминал журчание воды и океанский прибой. Я вдыхал запах сосновой смолы. Над головой вились ярко-голубые и красные птицы. Еще год назад на этом же месте я не оценил и даже не заметил бы все эти чудеса и красоту.

А для тех, кто не возьмет в толк, как маленькие радости могут значить больше, чем крупные, у меня есть четыре слова: каждой лунке – свой удар.

Но я погрешил бы против истины, заявив, что болезнь преобразила меня и научила ценить каждую мелочь. Что может быть обширнее природы? И воды?

* * *

Хорошие новости: нам позвонили и сообщили, что опухоли слегка уменьшились. Из-за отека соседних тканей трудно определить, насколько именно. Когда отеки спадут, картина прояснится.

* * *

Вам наверняка не терпится задать вопрос: каково это – путешествовать по духовному миру? Увы, словами не выразишь, но я все-таки попытаюсь.

Это было невообразимо приятно.

Атмосфера буквально дышала удивительной энергией, покоем, любовью.

Она успокаивала.

Помогала расслабиться.