Я видел ястреба, который спикировал вдоль фарвея так близко от меня, что я мог бы задеть его рукой.
На расстоянии нескольких метров от меня ястреб выхватил из воды рыбешку – совсем рядом, я смог бы отнять ее, если бы захотел. С рыбой в клюве ястреб взмыл в небо и скрылся за верхушками деревьев.
Прощание с Джиной должно быть особенным, не похожим ни на одно другое. Она поэтесса, изобретательница, блестящий мыслитель. Она – моя дочь. Прощание должно быть поэтичным, как она, и эффектным.
Настал новый день.
Моя мать и брат прилетели на озеро, чтобы провести со мной прощальные выходные. Я уже попрощался с сестрами Розой и Линдой. При желании они могли звонить мне и звонили, и мы вели разговоры. Расставаясь с самыми близкими, я, как и при других прощаниях, мирился с ними и выражал признательность. Но это не значило, что прощанием заканчивалось наше общение: просто я приводил к логическому завершению нечто неосязаемое и совершенное.
В субботу все мы вкусно пообедали, приятно побеседовали, а затем мне понадобилось отдохнуть.
В воскресенье мы взяли лодку и повезли маму с Уильямом кататься по живописному озеру. Я долго думал, чем развлечь гостей, и выбрал прогулку в лодке потому, что понимал: она особенно порадует и успокоит моих близких, а мы с Коринной прекрасно проведем время. Если прогулка придется им по душе, значит, она надолго останется в их памяти как нечто осязаемое, долговечное, будто мы и не разлучались. Неделю назад наша прогулка по озеру с Дарлин и Корвином запомнилась мне как лучший день в жизни, один из множества идеальных. Напряжение улетучилось. Значит, прекрасно могла пройти и поездка вместе с мамой и Уильямом.
Когда мы отплыли от берега, я отвел маму на нос лодки, чтобы поговорить с глазу на глаз. Сказал, что со мной все будет хорошо. Что мы увидимся на небесах. Мама, глубоко верующий человек, явно успокоилась.
Потом я поговорил с братом. Он злился, но не на меня, а на жизнь, которая так жестоко обошлась со мной.
– Злость никому из нас не поможет, – объяснил я. – Только утомит. Полезнее попробовать жить настоящим.
Я рассказал брату, как надо собирать энергию, которую он тратит, злясь на весь мир, удваивать ее и обращать в любовь к детям (еще большую любовь, уточнил я, потому что Уильям и без того любил дочерей и сына).
Он пообещал мне постараться, а я признался, что горжусь им. И добавил, что считаю его прекрасным отцом – пусть и впредь будет таким.
Это был идеальный день. Я чувствовал себя удовлетворенным. Усталым, но довольным.
В погоне за ускользающим светом
(написано Коринной О’Келли)
К концу лета прощания окончательно вымотали Джина. Я наблюдала, как он угасает: особенно быстро – к концу нашего пребывания на озере Тахо. Джин по-прежнему сохранял поразительную ясность ума, в основном благодаря внутренней силе и отваге, но понимать его становилось все труднее. Все реже он излагал мысли в свойственной ему логичной, упорядоченной манере. Иногда приходилось подолгу выяснять, что он имеет в виду, и лишь после этого до меня доходил смысл его слов. Чтобы сохранить его опыт в чистом виде, я скрупулезно записывала наши разговоры.
В одну из последних ночей на Тахо я почувствовала, что Джин уходит. Внезапно он стал далеким и чужим. Это случилось после приезда его матери и брата. Обнявшись, мы лежали на диване. Я сказала Джину, что он выглядит отсутствующим, а он ответил:
– Дальше иди одна. Я сделал все, что мог.
Мне стало нечем дышать.
На следующий день мы с Джином, Джиной и Кэрин (секретарем Джина) смотрели фильм. Джин устроился в большом кожаном кресле, я – перед ним, на подушке. Я все время касалась его ноги, каждые несколько секунд оборачивалась и смотрела на него.
Внезапно Джина затрясло.
Я попросила Кэрин увести Джину. За последние месяцы наша дочь столько пережила, что мне не хотелось, чтобы она запомнила отца содрогающимся в припадке. Джин пытался позвать меня по имени, я чувствовала себя беспомощной. К счастью, Кэрин уже присутствовала при больших припадках, и это слегка утешало меня.
Я позвонила в службу 911. Через пять минут припадок кончился. Приехала «скорая». Три часа мы провели в кабинете неотложной помощи в Рино.
На следующий день в больнице Джин припомнил, что во время припадка не чувствовал ни боли, ни страха. Но решил избежать очередных судорог.
– А как путешествуют те, у кого бывают припадки? – спросил он.
Я сказала, что придется взять в самолет врача и медицинскую аппаратуру. Джину понадобилось всего три секунды, чтобы понять: преодолеть этот барьер ему не под силу. Значит, он так и не сумеет свозить Джину в Прагу.
Все это возвестило начало перехода. Джину пришлось понять, что с запланированными делами он не справится. Пришлось смириться с ограниченными возможностями слабеющего тела. Признать, что путешествие в Европу будет слишком трудным и изнурительным.
Он взглянул на меня.
– Пообещай съездить с Джиной в Прагу, – попросил он.
Я пообещала.