В поисках Божества

Туман тягостного недоразумения, сгустившийся над учением и сектой Карпократа, не мог рассеяться уже потому, что карпократиане, подобно другим гностикам, пренебрегали общественным мнением и предпочитали подвергаться обвинениям в безбожии и разврате, чем раскрывать перед непосвященными свое эзотерическое учение. Они утверждали, что Сам Иисус открывал высшие тайны познания лишь немногим ученикам, внушая им, чтобы они оберегали тайный светоч от нескромного взора и передавали его, с соблюдением должной осторожности, лишь достойнейшим. Согласно этому, и Карпократ лишь немногим избранникам открывал тайну борьбы с низшим миром, заключавшуюся, по словам Иринея[330], в спасительной вере и любви. Секта карпократиан имела характер замкнутой общины, сплоченной особым посвящением, по типу пифагорейских братств. В виде внешнего признака отличия ее посвященные особым образом прижигали себе правое ухо[331]. Ересеологи утверждают, что карпократиане прибегали к каким-то волхвованиям и магическим обрядам; возможно, что обычные в древней мистике таинственные заклинания употреблялись ими в борьбе с «низшими силами».

Мы не знаем, насколько широко было распространено карпократианство в Александрии, бывшей колыбелью секты, но имеем сведения о том, что в середине II века оно дало пышный расцвет в Риме, куда было занесено некоей Марцеллиной «при епископе Аникете», т. е. между 155 и 165 гг.[332]. Эта карпократианка Марцеллина, по словам ересеологов, увлекла за собой в секту великое множество христиан. По-видимому, она была выдающимся лицом в карпократианском движении; к сожалению, более точных сведений мы о ней не имеем, и обратимся теперь к загадочной личности другого последователя Карпократа — родного сына его Епифания.

Климент Александрийский сообщает[333], что юноша Епифаний был сыном Карпократа и некоей Александры из Кефаллонии[334]; под руководством отца он получил блестящее образование, изучил всякие науки, погрузился в платоновскую философию и прославился необычайной эрудицией и мудростью, несмотря на раннюю смерть: он умер лишь на восемнадцатом году от роду, успев написать целый трактат «О справедливости» (Περι δικαιοσυνης), в котором развивал утопические мысли об отрицании собственности. После безвременной смерти этого необычайного юноши его обожествили, и в честь его совершались особые празднества на острове Кефаллония, родине его матери. Такова традиция, переданная нам Климентом и вокруг которой в наше время возгорелся любопытный научный спор.

Сведения Климента возбудили сомнения некоторых ученых. Уже в XVIII веке вначале Мосгейм, а за ним и многие новейшие исследователи стали указывать на невозможность такой глубины эрудиции и силы отвлеченного мышления в семнадцатилетнем юноше; возникло подозрение, что в данных Климента кроется какое-либо недоразумение. Фолькмар (G. Volkmar) пытался доказать, что кефаллонийские празднества в городе Саме совершались в честь лунного бога, почитаемого в новолуния под именем ’Еπιφανηζ («славный»); к этому мнению присоединились и другие ученые (как напр. Липсиус), решившие, что приписанное матери загадочного Епифания имя Александры, или Александрии (’Αλεξανδρεια), есть просто название одноименного города — родины и места деятельности самого Карпократа. Епифания же, по этой теории, вовсе на свете не было: под этим именем следует разуметь какого-либо «славного» ученика Карпократа, аллегорически названного его сыном в смысле духовного преемства.