В поисках Божества

Если обратиться теперь к Философу менам, столь часто раскрывающим нам смысл учений, искаженных другими ересеологами, то мы здесь найдем под именем Валентина стройную и цельную систему, проникнутую духом пифагорейства, — однако современная научная критика по некоторым соображениям (разбор которых завлек бы нас слишком далеко) отказывается признать в этом пересказе систему самого Валентина и склонна видеть в ней лишь позднейшую переработку валентинианских идей[342]. Вопрос этот следует во всяком случае считать спорным. Автор Философумен, Ипполит, занимался опровержением Валентина и в другом своем сочинении против ересей, до нас не дошедшем; существует догадка, что данные «Syntagma» Ипполита легли в основу изложения валентинианства Бпифанием Кипрским. Бпифаний сохранил несколько весьма ценных сведений о Валентине: так, мы находим у него биографические данные, отсутствующие у предшествовавших ересеологов; кроме того, в изложении учения Птолемея он сохранил нам подлинный, драгоценный для нас валентинианский трактат о символическом значении Ветхого Завета, написанный Птолемеем в форме письма к некоей Флоре. Но в пересказе системы самого Валентина Бпифаний держался текста Иринея, и к сбивчивым сведениям последнего добавил лишь собственные, еще менее удовлетворительные соображения; мы уже не раз отмечали, насколько Епифаний был подготовлен к уразумению мистических учений, и не будем больше возвращаться к этому вопросу. Неизвестно, откуда заимствовал Епифаний ряд странных наименований эонов (эманаций Божества), совершенно иных, чем во всех других известных нам пересказах валентинианской системы.

Тертуллиан, написавший целый трактат против валентинианства и неоднократно касавшийся его в других своих сочинениях (в особенности в De praescriptione haereticorum), черпал свои сведения главным образом из знакомой нам книги Иринея, добавив к ним лишь несколько любопытных биографических данных. В сочинениях Оригена мы находим постоянные ссылки на валентинианство, но, к сожалению, и здесь нельзя восстановить подлинные мысли Валентина, хотя, по-видимому, Ориген был знаком с произведениями величайшего гностика: так, он ссылается на псалмы Валентина. Сведения Оригена особенно ценны для изучения системы одного из знаменитых учеников Валентина, Гераклеона, из сочинения которого, озаглавленного ’Υπομνηματα, он сохранил несколько отрывков в своем «Толковании на Евангелие от Иоанна». Заметим кстати, что Ориген вообще был близок к валентинианским кружкам: лучшим другом его и покровителем был валентинианин Амвросий[343], которому Ориген посвятил свое знаменитое сочинение «Против Цельса», а также упомянутое «Толкование…» и пр. В так называемом «Диалоге Адамантия» (некогда приписанном Оригену, но ныне относимом ученой критикой позже, к первым годам IV века) содержится опровержение валентинианских идей попутно с маркионизмом и манихейством, но здесь мы несомненно имеем дело с позднейшим валентинианством, причем данные этого трактата не представляют особой ценности[344]. Наконец, следует добавить, что Филастрий и мелкие ересеологи западной Церкви, — авторы трактатов, известных под названием Praedestinatus и Pseudo-Tertullianusy — повторяют один за другим, в сжатой форме, данные, использованные Епифанием Кипрским, и ничего нового не вносят в наши сведения о валентинианстве.

Мы здесь можем закончить утомительный разбор нашего материала, так как остальные бесчисленные указания и упоминания о Валентине и его школе, рассыпанные во всех святоотеческих творениях, повторяют в разной форме все те же данные перечисленных нами ересеологов. Из сказанного в достаточной мере выясняется, насколько трудно выделить собственное учение Валентина из хаоса сведений о позднейшем валентинианстве и как мало действительно ценных данных в нашем распоряжении, несмотря на громадное количество материала, обилие которого лишает нас даже возможности перечислить все упоминания о валентинианстве в древнехристианской литературе. Если вспомнить, что уже Ириней жаловался на разногласия среди валентиниан, говоря, что каждый из них имел собственную систему[345], то невозможность восстановить учение самого Валентина станет очевидной. Мы здесь стоим перед одной из труднейших загадок истории христианского мышления, и можем приступить к ее разрешению лишь с помощью догадок и гипотез.

Однако прежде чем перейти к рассмотрению добытых с таким трудом данных о валентинианских идеях, мы должны остановиться на исторической личности самого великого гностика, на его деятельности и роли его в Церкви.