Валентин был родом из Египта, образование получил в Александрии и здесь же, вероятно, принял христианство; сведения эти сохранены только Епифанием[346]
, но они вполне правдоподобны и никогда не вызывали возражений со стороны научной критики. Можно сказать с уверенностью, что в Александрии Валентин слушал Василида, система которого имела большое влияние на развитие валентинианских идей. Сам же Валентин ссылался, по свидетельству Климента Александрийского[347], на некоего Феодата (Θεοδα, Theodas), ученика Ап. Павла, от которого он будто бы воспринял тайны эзотерического христианства. Этот Феодат является для нас такой же загадкой, как и таинственный Главкий, на которого ссылался Василид[348]. О таком муже апостольском нет нигде других упоминаний; некоторые ученые пытались отождествить его с темМы не можем с точностью определить, выступал ли Валентин уже в Александрии в роли независимого учителя и главы школы; во всяком случае, нет сведений о каких-либо столкновениях его с представителями Александрийской Церкви. Единственные точные сведения о деятельности Валентина начинаются с прибытия его в Рим, в конце 30-х годов II века. Ириней говорит вполне определенно: «Валентин прибыл в Рим при [папе] Гигине, славился здесь при Пие и продолжил свое пребывание до Аникета»[349]
. Гигин был епископом Римским приблизительно с 136 по 140 г.; преемник его Пий I — примерно с 140 по 155, Аникет — с 155 по 166 г.[350]. Таким образом, пребывание Валентина в Риме заключено в пределах эпохи, простирающейся от конца тридцатых годов до начала шестидесятых, т. е. можно считать установленным, что он прожил в мировой столице около двадцати лет в самой середине II века. Ириней не сообщает нам, куда направился Валентин по отбытии из Рима; Епифаний сохранил нам сведения о позднейшем пребывании гностика на острове Кипр, но, во всяком случае, период наибольшего расцвета его деятельности совпал именно с пребыванием его в Риме. Здесь Валентин блистал сперва в рядах выдающихся представителей Церкви. Сохранилось предание, что после смерти папы Гигина он был кандидатом на римскую епископальную кафедру, и соперник его Пий был ему предпочтен лишь потому, что за ним числилась заслуга мужественного исповедания веры во время предшествовавшего гонения на христиан в Риме. Тертуллиан, передающий эту легенду, утверждает, будто именно эта неудача настолько озлобила Валентина, что побудила его порвать с Церковью и впасть в схизму[351]. Само собой разумеется, что догадка Тертуллиана не заслуживает внимания: одно лишь чувство обиды или досады не могло вдохновить на создание столь глубокого философского учения, как валентинианское. Но рассказ о блестящем жребии, миновавшем Валентина, сам по себе весьма интересен. Если бы состоялось избрание великого мыслителя-гностика на римскую кафедру, история христианской догматики могла бы получить иное направление: Римская Церковь, всегда стоявшая на страже практических интересов религии и умерявшая порывы восточной мистики, была бы сама вовлечена в поиск метафизических созерцаний, чуждых реальному обиходу. Облеченный саном епископа, Валентин добился бы несравненного авторитета, благодаря своему красноречию и неотразимому обаянию, засвидетельствованному даже его врагами[352]. Как бы то ни было, судьба отстранила его от папской кафедры и привела на путь борьбы с представителями Церкви. Уже при Пие, т. е. в 40-е гг., его мистические идеи о Сущности Божества вызвали отпор со стороны Иустина и других защитников церковного авторитета. Для ересеологов конца II века, как напр. для Иринея, Валентин был уже заклятым врагом, чье имя могло соперничать с ненавистным именем Симона. Но когда именно установился этот непримиримый взгляд на Валентина, нам трудно определить. Тертуллиан утверждает, что Валентин уже в Риме неоднократно подвергался осуждению и отлучению от Церкви («semel et iterum ejectus…»[353]), но эти столкновения, вероятно, не носили характера официального разрыва Церкви с ересеучителем, так как другие ересеологи о них не упоминают. Епифаний говорит, что Валентин «потерпел окончательное крушение» на о. Кипре[354], и свидетельство его можно истолковать в том смысле, что Валентин именно на Кипре оказался признанным еретиком, отщепенцем от Церкви.