В поисках Божества

Из всех этих соображений выясняется главным образом то, что о личности Валентина мы не знаем почти ничего определенного. Неуловимой тенью скользит он перед нами в полумраке истории II-го века христианства; подобно всем «великим посвященным», о которых сохранилась в человечестве смутная память, он является для нас загадкой тем более неразрешимой, что сам, по-видимому, оберегал свою тайну от непосвященных и от своих врагов. В руки древних ересеологов не попало ни одной строки из его сочинений, содержащей какие-либо автобиографические данные или подлинное учение великого гностика. Ириней, с гордостью сообщающий, что он имел возможность близко изучить валентинианство, не может сослаться ни на одно слово самого Валентина. Климент Александрийский сохранил нам интересные отрывки из двух-трех писем Валентина (из них одно к некоему Агафоподу) и фрагмент какого-то поучения (ομιλια), но из этих драгоценных текстов все же ничего существенного для восстановления нравственного облика Валентина извлечь нельзя. Большой интерес представляет отрывок прекрасного символического гимна, сохраненный в Философуменах; по всей вероятности, он заимствован из сборника «псалмов Валентина», известных Оригену и некоторым другим древним ересеологам, — но, к сожалению, этот отрывок настолько краток, что дает лишь смутное представление о валентинианской лирике. Из огромного цикла валентинианской литературы не дошло до нас почти ничего… Мы знаем, что кроме многочисленных сочинений, приписанных самому Валентину и для нас утерянных, существовали объемистые труды его учеников, образцы которых мы имеем в «Письме Птолемея к Флоре» и в сохраненных Оригеном фрагментах Гераклеона. Из одного неясного намека Тертуллиана[358] можно заключить, что существовала какая-то книга Валентина, называемая Премудростью (Σοφια); быть может, позднейшую обработку этой книги мы имеем ныне в мистическом трактате, известном под заглавием Πιστιζ Σοφια (Вера — Премудрость) и открытом в XVII веке в коптском переводе. В течение XIX века Pistis Sophia неоднократно издавалась под именем Валентина, однако новейшая научная критика склоняется к мнению, что этот трактат относится к кругу позднейшей валентинианской литературы и отражает сильное влияние офитических идей… Есть указание, что Валентин составил особое «Евангелие истины» (Evangelium veritatis); быть может, то было лишь толкование на евангельские тексты. Валентиниане пользовались также евангелиями Египтян, Фомы, Матфия.

Тайна, сгустившаяся над валентинианством, не позволяет нам выяснить, в какую форму вылилась школа Валентина и его последователей после окончательного разрыва с Церковью. Мы знаем, что валентинианские общины существовали еще в конце IV века, быть может даже и позже, но не имеем никаких сведений о быте их и внешнем устройстве. Была ли у них собственная иерархия посвященных, существовала ли правильная организация многочисленных общин, раскинутых по всей римской державе, — все это вопросы, на которые мы ответа дать не можем. Ириней сохранил нам ценные, хотя и небеспристрастные сведения о порядке совершения таинств Евхаристии и Крещения у валентинианина Марка и его последователей, но мы не знаем, насколько это описание «маркосианских» обрядов применимо к другим отраслям валентинианства; из слов самого Иринея можно заключить, что он имел в виду одного только ненавистного ему «волхва» Марка. В книге Pistis Sophia содержится интересное описание сцены посвящения; но и здесь мы не можем определить, насколько описанный обряд относится к валентинианскому посвящению вообще.