В поисках Божества

Современники не ошибались в оценке совершившегося события. Разрыв Маркиона с Церковью действительно имел неисчислимые последствия и может быть признан одним из важнейших моментов в истории древнего христианства. Вновь возгорелся старый, еще апостольских времен спор о взаимном отношении иудейского и эллинского духа в христианстве, но на этот раз ставился вопрос не о будущем развитии христианских идей, не о возможности применения христианских идеалов к безбрежной шири мирового сознания, вместо заключения их в узкие рамки национальной религии, — а об оценке всех тех устоев, на которых покоилась церковная традиция уже столетней давности.

Мы знаем, что гностические учителя любили ссылаться на авторитет некоторых Апостолов и ближайших учеников Господних, будто бы передавших достойнейшим тайное учение Христа. Маркион не считал нужным опираться на имена малоизвестные в общей церковной традиции и не говорил об особом тайном откровении; он лишь воскрешал старый спор Петра и Павла, но в гораздо более острой форме, признавая, что один лишь Павел следовал заветам Христа и передал миру истинный смысл Его учения, искаженного другими Апостолами по невежеству и непониманию. По мнению Маркиона, Павел был призван к апостольскому служению именно для исправления ошибок, допущенных другими Апостолами, т. е. для восстановления истинного понимания Христова учения, оскверненного попытками сближения с иудейством. Смысл христианства — в безусловном отрицании иудейского духа; цель всего Нового Завета — в отрицании и в отмене Ветхого. И ученики Христовы, пытавшиеся поддержать связь христианства с иудейством, извращали, по его мнению, смысл Откровения, упразднившего старый закон Иеговы. Павел лучше всех Апостолов понял истинное значение Христова учения и дал единственно правильное его толкование. Церковь же стоит на ложном пути, ибо она принимает, наравне с ясными указаниями Павла, и ошибочное учение о преемственной связи Ветхого и Нового Завета.

Исходя из этой точки зрения, Маркион признавал исторические и догматическое значение для христианской Церкви лишь за учением Павла и за документами, исходящими от него или из его школы. Священными книгами христианства он считал лишь подлинные послания Павла и одно лишь Евангелие — составленное Павловым учеником Лукою, — а также Деяния Апостольские, написанные тем же Лукою. Остальные книги, принятые Церковью, он безусловно отвергал, и тем выдвигал вопрос громадного значения для всего христианского сознания — вопрос о достоверности и догматическом значении всех письменных документов христианства.

Вопрос этот можно было считать назревшим. В Церкви замирали последние отзвуки живого, устного предания; начавшаяся выработка формул веры должна была основываться впредь на письменных свидетельствах, и надлежащая оценка этих свидетельств, т. е. всего литературного достояния христианства, становилась необходимой. Церковь дотоле не приступала к пересмотру всей этой литературы евангелий, апостольских деяний и посланий, развившейся с необычайной быстротой. Мы уже знаем, что мистические разветвления христианства пользовались особыми евангелиями, содержащими якобы тайное учение Христа; иные из этих евангелий и деяний были в богослужебном употреблении не только в гностических общинах, но и в широких христианских кругах. Значение той или иной книги определялось исключительно местными условиями, традициями и вкусами каждой общины, от усмотрения которой зависело и введение ее в круг богослужебного чтения. Вся эта литература, окутывавшая историю зарождения христианства покровом поэтических вымыслов, рано или поздно должна была подчиниться контролю Церкви, но ближайший толчок к этой критической переоценке был дан выступлением Маркиона. Громадное значение Маркиона в истории христианства заключается именно в том, что благодаря ему возник вопрос о каноне церковных книг. Церковь занялась разбором своих письменных документов и установлением тех признаков, по которым одни книги могли быть признаны вредными, подложными или просто антицерковными, а другие, наоборот, наделялись значением краеугольных камней христианской догматики. Мы увидим далее, что в течение полувека — от выступления Маркиона до конца II в. — Церкви удалось выяснить главные линии своего канона, уже не подвергавшегося с тех пор существенным изменениям. В период же острой борьбы с Маркионом приходилось особенно заботиться о выяснении церковного отношения к еврейской Библии, также призванной занять место среди священных книг христианства. Церковь уже сжилась с библейскими сказаниями, с понятием о преемстве древней Скинии и храма христианского Бога; она не хотела и помышлять об отказе от мессианских пророчеств, столь убедительно подкреплявших ее учение о Христе. Но именно эта часть письменных преданиий Церкви подверглась со стороны Маркиона самой жесткой критике.