В поисках Божества

Маркион не допускал даже символического толкования Ветхого Завета и отвергал его целиком. Для оправдания своего резко отрицательного отношения к еврейской Библии он составил особую книгу, под заглавием Антитезы ('Αντιθεσεις), в которой сличал тексты Ветхого и Нового Заветов и доказывал их непримиримое противоречие, полное несогласие их основных воззрений. Так, он сопоставлял библейский рассказ о том, как по молитве пророка Елисея Бог послал двух медведиц, растерзавших 42 детей за то, что ребятишки непочтительно назвали Елисея «плешивым» (IV Царств. II, 23–24), с евангельскими текстами, проникнутыми теплой любовью к детям[492]. Можно искренне сожалеть о том, что Антитезы Маркиона до нас не дошли, и скудость ссылок на них не дает возможности их восстановить[493], как то было сделано в наше время с некоторыми другими памятниками древнехристианской литературы. Интересный труд Маркиона подвергся наихудшей участи: опасливому умолчанию.

Менее скудные сведения имеем мы о переработке Евангелия, предпринятой Маркионом, и об отредактированном им сборнике апостольских посланий, в который входили только десять посланий Ап. Павла[494]. Остальные послания апостольские, принятые Церковью, Маркионом отбрасывались; им был введен обычай обозначать в богослужебном обиходе послания Павла словом Апостол (Άποστολικον), и этот обычай отчасти сохранился в Церкви, несмотря на упрочение в каноне семи посланий других Апостолов. Но и те десять посланий Павла, которые составляли апостольский сборник Маркиона, подверглись с его стороны безжалостным сокращениям: он полагал, что в них были внесены интерполяции в иудействующем духе. Что касается евангельского текста, то, как мы видели, Маркион признавал лишь Евангелие Св. Луки, но, в сущности, брал его лишь основой собственной переработки Евангелия[495], и в нем урезал все тексты, доступные толкованию в духе примирения с иудейской традицией и поэтому, по его мнению, внесенные позднейшими интерполяторами. Кроме того, Маркион отбрасывал все тексты, относящиеся к телесному существованию Иисуса Христа, к Его человеческому естеству. Так, он отвергал все родословные Иисуса, вычеркивал из Евангелия Луки все вводные главы, повествующие о рождении и детских годах Спасителя, и учил, что Христос явился в мир прямо для проповеди Своего Откровения, «в 15-й год царствования Тиверия». Явление это было призрачно, равно как и вся жизнь, страдания и смерть Спасителя: христология Маркиона была проникнута чистым докетизмом, и здесь мы узнаем влияние гностических идей, воспринятых Маркионом, быть может, под непосредственным руководством Кердона. По мнению Маркиона, все евангельские тексты, содержащие указания на телесное естество Христа, суть измышления иудеев и иудействующих христиан, стремившихся извратить смысл спасительного Христова явления. Спаситель Своим пришествием открыл миру истинное Богопознание, возвестив тайну Высшего Всеблагого Божества и упразднив закон ветхозаветного Иеговы. Поэтому, по словам Маркиона, в Ветхом Завете и не могло быть никакого указания на Христа: то чаяние Мессии, которое толкуется Церковью в христологическом смысле, имело в виду лишь Мессию земного, могучего царя израильского, имеющего возродить иудейство, — и библейские пророчества о нем доселе не сбылись. Но древние пророки ничего не вещали о Христе, пришествие Которого они предвидеть не могли: это пришествие было отнюдь не исполнением мессианских обетований, а новым Откровением, и Всеблагой Бог, возвещенный Христом, — не Бог Ветхого Завета, а Непознаваемое Божество, неведомое древнему миру, как учил Ап. Павел[496].

Эти взгляды Маркиона, нашедшие выражение в его библейской критике, весьма напоминают известные нам гностические учения о Высшем Божестве, отделенном от ветхозаветного Творца. Насколько нам известно, Маркион не создавал особой, цельной богословско-философской системы, подобно другим гностикам, а ограничивался применением общих гностических идей к своей критике христианской традиции, забывшей, по его мнению, заветы первого основателя христианства, Павла. Из наших данных о Маркионе можно восстановить идеи, лежавшие в основе его миросозерцания; в этих идеях сказывался определенный дуализм, внушенный Маркиону его учителем Кердоном.

Следуя учению последнего, Маркион провозглашал, что мир сотворен Демиургом из первобытной, аморфной материи, противополагаемой Неизреченному Божественному Началу. Этот низший Демиург — Зиждитель мира — отождествлялся с ветхозаветным Богом; то — Бог справедливый, Бог жестокого мирового закона, карающий за всякое нарушение этого закона. Мы уже достаточно ознакомились с общим течением гностических идей, чтобы сразу определить, что под этим Демиургом подразумевалась лишь высшая космическая сила, создающая вселенную в бессознательной эволюции мировой энергии, причем созданный таким образом мир подчинен вечному закону причинности,