В поисках Божества

и всякое отступление от закона природы неизбежно влечет за собой возмездие. Высшая, Непознаваемая, Всеблагая Божественная Сущность не имеет никакого касательства к этому несовершенному миру материи, но в Своем безграничном милосердии желает его очистить и спасти, и с этой целью ниспосылает в него Христа (являющегося, вероятно, Его эманацией?) для возвещения Царства благодати вместо власти неумолимого космического закона, отмененного Христовым пришествием. Явление Христа открыло роду человеческому познание Неведомого дотоле Высшего Божества и научило стремиться к Нему, отринув власть Демиурга и узы плоти. Люди, отрешившиеся от материи, получают возможность ожить в созерцании Божественного Начала и радостно слиться с Ним. Материального же воскресения вовсе нет, — всякие толкования текстов в смысле указания на воскресение плоти отвергались Маркионом с особенным раздражением. Между Божеством и материей ничего общего быть не может. И то духовное совершенствование, которое приближает человеческий дух к Божеству, немыслимо без полного презрения к материи, без полного отрицания плотских вожделений и потребностей. Маркион учил абсолютному воздержанию, совершенному безбрачию, строжайшему аскетизму, отказу от всякой мясной пищи и от вина, полному по возможности забвению всякой скверны плоти. Материя есть зло, враждебное Богу начало, — и все сопряженное с материей отделяет человека от истинного познания и созерцания Божества.

Эти суровые требования Маркиона выносили поставленные им вопросы из области чистой догматики на реальную почву христианского быта и жизненных условий. Маркион резко осуждал снисходительное, по его мнению, отношение Церкви к человеческой немощи; он не признавал никаких компромиссов с христианской совестью и хотел применить ко всем «званым» на мистический пир Христа возвышенные идеалы, доступные лишь немногим избранникам. Для всех узревших Свет Бога Истинного через пришествие Христа он считал обязательным долг борьбы с материей и плотскими условиями существования, — творением низшего Демиурга. И то обстоятельство, что Церковь остерегалась столь явного осуждения всех условий жизненного быта, что в ней ясно намечалась тенденция примирения с реальными формами жизни, казалось Маркиону самым опасным признаком забвения заветов Христа и искажения Его учения. Со своей стороны и Церковь, раздраженная нападками Маркиона, бросила ему обвинение в распространении гибельного для нравственности учения о необходимости попрания законов плоти: враги Маркиона утверждали, будто его ненависть к иудейскому Богу доходила до оправдания Каина и всех ветхозаветных грешников, будто он признавал, что все борцы против закона низшего Демиурга были спасены пришествием Христовым, между тем как Авраам, Исаак, Иаков и прочие служители Иеговы были лишены спасения. Эта идея, уже знакомая нам по учению каинитов и некоторых других гностиков, настолько однако чужда всему мировоззрению Маркиона, что на подобном обвинении не стоит останавливаться. Ненависть к «законам Демиурга» была у Маркиона чисто идейная и отнюдь не простиралась до оправдания каких бы то ни было нарушений морали; напротив, презрение к этим законам выражалось у него в отрицании плотских потребностей, в учении о необходимости умерщвления плоти ради' свободы духа. Что касается библейских рассказов о древних грешниках — противниках Демиурга-Иеговы, то Маркион, конечно, и здесь никаких скверных деяний не оправдывал, но, вероятно, сомневался в достоверности этих рассказов, или же объяснял их отсутствием познания истинного Бога. Это Неведомое древнему миру Всевышнее Божество, Непознаваемый Очаг Немеркнущего Света и Источник всякого блага, конечно, не есть Бог карающий Свое творение, Бог, ввергающий грешника в вечные муки и «взыскующий грехи до четвертого поколения»: Оно бесстрастно, ибо превыше мирового сознания, и Божественный Свет не может быть помрачен злом мира, созданного не Им, тем более, что это зло неизбежно присуще материи. Но в этой идее Бесстрастной Божественной Сущности нет понятия о всепрощающем и удобном для грешников снисхождении, так ложно приписываемом Маркиону некоторыми его противниками[497]: мы уже видели, какие суровые требования нравственной дисциплины и абсолютного аскетизма предъявлял Маркион христианскому сознанию. Однако он утверждал, что никакое чувство страха посмертной кары или ожидания мзды не должно примешиваться к исканию Бога, Источника Света, Цели всего духовного совершенствования. В порыве духа к слиянию с Божеством нет места страху, ибо Высшая Идея Божества может внушать лишь благоговейную любовь и жажду подвига, но не боязнь.