В поисках Божества

Дальнейшая судьба Маркиона, после разрыва его в Церковью, покрыта мраком неизвестности. Имеется глухое указание на то, что, покинув Рим, он возглавил одну из своих общин в Малой Азии, — но никаких достоверных и точных данных о конце жизни знаменитого учителя нам не сохранено. Нельзя даже выяснить, сколько времени продолжалось его пребывание в Риме после 144 года. По-видимому, в 50-е годы он находился еще в мировой столице, так как именно здесь, по всей вероятности, произошло его столкновение со Св. Поликарпом Смирнским, прибывшим в Рим приблизительно в 155 г. (в начале епископата Аникета): по словам Иринея Лионского, Маркион встретил престарелого, благоговейно чтимого Смирнского епископа и подошел к нему со словами: «Узнаешь ли меня?», но получил резкий ответ: «Узнаю первенца сатаны»[508]. Если эта встреча происходила в Риме (что неясно из текста Иринея: возможность перенесения ее места в Смирну, Эфес или какой-либо иной город Малой Азии не вполне исключена), то мы здесь имеем доказательство пребывания Маркиона в «Вечном городе», уже общепризнанным еретиком, в середине 50-х гг. Но в общем, после разрыва его с Церковью, след его теряется и исследование его жизни переходит в область догадок. Полное отсутствие сведений о нем после 50-х гг. заставляет предполагать, что он прожил недолго после этого времени, иначе деятельность столь заметного человека не могла бы окутываться таким полным молчанием. Тертуллиан вскользь сообщает[509], что Маркион в конце жизни искал примирения с Церковью, и только смерть помешала осуществлению его намерения, — но к какому времени можно отнести этот рассказ и в какой обстановке его представить — мы не знаем. Современная научная критика склоняется к отрицанию этого указания Тертуллиана, считая, что оно продиктовано желанием выставить знаменитого ересеучителя блудным сыном, вернувшимся в лоно Церкви или по крайней мере жаждавшим этого возвращения. Однако свидетельство Тертуллиана, хотя и ничем не подтверждаемое, нельзя считать неправдоподобным. Маркион, так ревностно преданный христианским идеалам, в конце жизни мог оплакивать возникший в Церкви раскол, мог скорбеть о собственном участии в углублении пропасти между Церковью и другими течениями христианства; он мог мечтать и о примирении с Церковью для дружной борьбы против общих врагов — многобожия и безбожия. Подобная широта взглядов была вполне мыслима при маркионитском миросозерцании, и пример ее мы имеем в лице ученика Маркиона — Апеллеса.

По сведениям, сохраненным Евсевием[510], Апеллес был видным представителем маркионизма в Риме, приблизительно в 80-е гг. II века, и пользовался большим уважением за строгость жизни и за мудрость, — но он открыто признавал, что догматические разногласия не имеют значения для искренне верующих и что спасения достоин всякий христианин без различия сектантского оттенка, если он возлагает все свое упование на Христа и очищает свой дух праведной жизнью. Что же касается споров над текстами, то Апеллес считал их бесцельными, так как никакие терзания буквы Писания не выясняют понятия о Божестве, и поэтому лучше прислушиваться к внутреннему голосу души, созерцающей Бога. Сам Апеллес признавал, что непобедимое внутреннее убеждение влекло его к идее Единого Бога, Первопричины всего сущего, хотя логических оснований такого понятия он не находил, и разум подсказывал ему идею дуализма[511].

Из других учеников Маркиона ересеологи называют еще Лукана, Потита, Препона, Синероса и др., но сведения о них настолько скудны, что мы на них останавливаться не будем. Разногласия, возникшие среди маркионитов по вопросу об истинной Сущности Божества, уже не имели особого значения для Церкви, ввиду уклонения маркионизма от общего течения церковно-христианской догматики. Однако маркионитские общины играли видную роль в христианской жизни во время гонений: они выставляли многочисленных мучеников и твердых исповедников веры Христовой, и маркиониты даже хвалились, что численностью своих мучеников превзошли Церковь[512].