История маркионизма увела нас за пределы гностического движения. Мы уже неоднократно указывали, что попытка Маркиона применить к реальной жизни гностические идеалы теряла сходство с замкнутыми философскими школами, каковыми в определенном смысле и были гностические секты, и создавала раскол в самой Церкви; вместе с тем отпор, вызванный Маркионом со стороны церковного авторитета, полагал пределы дальнейшему развитию гностических умозрений, выдвинув на очередь вопрос о необходимости подчинения церковной традиции и выработанным Церковью догматическим определениям, — или же о полном отпадении от Церкви, о лишении всякого общения со стадом Христовым. Осуждение маркионизма повлекло за собой выяснение отношения Церкви ко всем гностическим учениям и провозглашение их еретическими; свободному развитию их в христианском сознании был положен конец. История Маркиона является поэтому завершением гностического движения, и на имени этого знаменитого учителя мы можем закончить наш краткий очерк гностицизма, остановившись лишь на еще одной интересной личности, мелькающей на фоне гностических идей, — на Татиане, ученике Св. Иустина.
Мы только что проследили первую решительную попытку Церкви провести грань между собственным учением и еретическим разномыслием, между собственной паствой и сектантскими кружками, отринутыми от церковного общения. Подобное разграничение было, однако, сопряжено с такими затруднениями, что отношение к некоторым самостоятельным мыслителям продолжало оставаться невыясненным в течение десятилетий после начала борьбы с гностическими учениями. К числу таких нерешенных загадок в истории Церкви II века принадлежит личность Татиана, знаменитого христианского писателя, занявшего среднее положение между Отцом Церкви и ересиархом.