В поисках Божества

Мы закончили краткий обзор всех тех главнейших отраслей гностицизма, сведения о которых можно найти у христианских ересеологов II в. — Иустина и Иринея. Конечно, здесь лишь намечены важнейшие течения гностического движения, полное исследование которого является пока непосильной задачей для научной критики, принужденной довольствоваться слишком скудными, отрывочными, искаженными данными. Мы уже видели, насколько отсутствие точных данных затрудняет даже определение взаимных отношений разных гностических учений, степени влияния одного учителя на другого и т. п. Все эти вопросы становятся совершенно неразрешимыми при попытке уклониться от главных путей, проложенных гностическими идеями, и углубиться в дебри менее значительных сект и учений. Гностицизм дал мощный толчок к развитию мистических созерцаний, часть которых затерялась в мелком сектантстве; широкое движение, стремившееся заполнить христианское сознание, раздробилось на крупицы, разлилось бесчисленными ручейками. Уже у третьего ересеолога первобытного христианства — Ипполита — мы находим упоминание о некоторых второстепенных ересеучениях, еще не известных Иринею и выражавших разнообразные крайние проявления гностической мысли. Так, особая секта докетов (обозначаемых по преимуществу этим названием вероятно потому, что все бытие представлялось им призрачным, нереальным понятием, подобно Майе в мировоозрении индусов) является в изложении Ипполита философской школой, изъяснявшей метафизическое определение Божества как отвлеченной исходной точки трансцендентального созерцания (что выражалось в космогоническом символе семени смоковницы, дающего корень, ствол, ветви, листву, плод и вновь семя и т. д.[532]). Другая секта, упоминаемая автором Философумен, — секта элкасаитов, — впадала в крайнюю вульгаризацию и утверждала, что Сын Божий, в образе ангела вышиной в 96 римских миль, являлся, основателю секты Элкасаю[533]. Этот Элкасай, по преданию, жил в царствование Траяна (98—117) где-то на Востоке, учение же его было принесено в Рим неким Алкивиадом из Апамеи Сирийской и здесь дало некоторые ростки: так, даже в IV веке какие-то две женщины, родственницы Элкасая, — по имени Марфус и Марфана, — были окружены последователями, обожествлявшими их: даже слюна этих женщин и пыль из-под ног их почитались святынями[534].

Элкасаитство тесно примыкало к отраслям евионизма, затерянным на Востоке за пределами влияния великих восточных Церквей; эти мелкие секты процветали на берегах Тигра и Евфрата, и часть их дожила почти до нашего времени в лице сабеев, мендаитов и других малоизвестных, странных учений; одна из священных книг этих сектантов сохранилась доныне, и эта сабейская Книга Адама, или Codex Nazoraeus,по странному смешению в ней разнородных элементов является одной из интереснейших загадок апокрифической литературы[535].

Только что названные нами евионейские и докетические учения выражают противоположные крайности христианской мистики: то — полюсы, между которыми происходило брожение гностических идей. Мы не будем здесь разбираться в бесконечных проявлениях этого брожения; не будем пытаться проследить все отрасли гностицизма, расколовшегося на мелкие секты. Наш краткий обзор главнейших гностических систем привел нас к тому моменту, когда гностицизм перестал быть выражением жгучего Богоискательства в среде самого христианства и превратился в ересь, осужденную авторитетом Церкви. Мы видели, как первые проявления гностических идей не отделялись от общего мистического порыва, созданного христианским благовестием, и как с течением времени развивалась вражда христианства церковного к этому свободолюбивому течению мысли, отвергавшему церковный авторитет и популярную традицию. Мы проследили, как эта вражда перешла в открытую борьбу и привела к разрыву между Церковью и гностицизмом. На этом разрыве мы должны завершить наше исследование гностического движения, отныне отброшенного из общего течения истории христианства.

Церковь победила. Ее усилия вырвать учение Христа из замкнутых кружков посвященных и сделать его достоянием широких народных масс увенчались успехом. Вместо тайного союза созерцателей, гнушающихся общения с толпой, христианство стало великой мировой религией, прд сенью которой есть место и детски-наивной вере простолюдина, и смиренному исканию утешения для слабого, страждущего человечества. Уже недалеко то время, когда смирение и детская покорность будут считаться лучшими путями к достижению Царствия Божия, того Царствия, в котором гностики хотели видеть высшее озарение, доступное человеческому духу и навеки сокрытое от слабого и оскверненного мышления. Христианство отныне пойдет по пути медленного приноровления и приспособления своих идеалов к земной жизни; Церковь приложит все старания к устройству на земле подобия Царствия

*