В поисках Божества

Вскоре волна этого восторженного мистицизма разлилась по всему христианскому миру, охватила всю Малую Азию, Сирию, Египет, проникла в Рим, в африканские Церкви, в далекую Галлию. Центром монтанистского движения оставался по-прежнему городок Пепуза, получивший значение и даже наименование «нового Иерусалима»; толчок, даваемый здесь религиозному сознанию, ощущался во всем христианском мире, всюду вызывая брожение умов и мистическую экзальтацию. В этом движении не было ничего специально еретического, — хотя некоторые церковные писатели утверждали, будто Монтан сам себя называл Параклетом, т. е. Духом Святым, посланным для завершения Откровения и для окончательного одухотворения верующих, согласно евангельскому обетованию (Ин. XIV, 26; XV, 26; XVI, 7— 14). Обвинение это вряд ли соответствовало действительности: общий характер проповеди Монтана и его пророчиц скорее позволяет думать, что они сами себя признавали лишь «избранными сосудами» и носителями даров Духа Святого, облеченными особой пророческой миссией. Но и в этом виде их выступление и вызванная ими экзальтация представляли для Церкви опасность, которую не замедлили прозреть защитники церковного авторитета. Монтанистское движение по существу подрывало устои этого авторитета: оно противоречило тому понятию о незыблемой власти Церкви и иерархической организации, которое в середине II века уже начало выдвигаться в качестве непреложного критерия христианской жизни. Монтанистские грезы были неприемлемы для Церкви потому, что они появились после периода напряженной борьбы с гностицизмом, и Церковь, охраняя свой авторитет, должна была опасаться мистических идей, вновь возбуждавших вопрос о безграничной духовной свободе, о непосредственном влиянии Божественной благодати на особых избранников, помимо иерархического начала и вне всякой церковной дисциплины.

Обличая Церковь за охлаждение в ней религиозного пыла, порицая ее снисхождение к земным потребностям, Монтан заявлял, что церковное христианство оскудело и в нем иссяк источник благодати и даров Духа Святого; он сетовал на то, что чада Церкви уже не сподобляются дара исцеления недугующих и дара пророчества, бывших уделом всех верующих в апостольские времена. Проявление дара пророчества среди экзальтированного населения Пепузы должно было, по мнению Монтана, служить доказательством особой благодати, излившейся на его последователей и сделавшей их достойными преемниками Апостолов. Монтанисты считали пророческий дар единственным истинным признаком апостольского преемства; ссылаясь на некоторые евангельские тексты, они доказывали, что пророчества не должны оскудевать в христианах до самого конца мира. Поэтому Максимилла, пережившая Прискиллу и самого Монтана, впоследствии утверждала, что после нее не будет больше пророков, ввиду окончательного наступления последних дней мира. Монтанисты полагали, что пророческий дар передавался преемственно и был ими получен от неких Кодрата и Аммии, пророчицы филадельфийской, в свою очередь получивших этот дар от четырех пророчиц — дочерей Апостола Филиппа[549] и других пророков апостольского времени.

Все эти утверждения были равносильны отрицанию церковного авторитета и иерархии. Устои Церкви покоились на традиции апостольского преемства, передаваемого пастырям Церкви через рукоположение, и это понятие о высоком значении иерархического посвящения в рассматриваемое нами время вылилось в окончательную форму. Этому понятию ныне противополагалась монтанистская идея об особом преемстве пророческого дара, знаменующего высшую степень благодати. Церковные власти не могли оставить подобное утверждение без внимания и подняли, в свою очередь, вопрос о незаконности и лживости монтанистских пророчеств.

Мы уже заметили, что с догматической стороны эти пророчества не могли считаться еретическими. В них только возвещалась близость кончины мира, и эти прорицания облекались в форму обычной апокалиптической литературы, с ее страстным обличительным тоном и с нагромождением мрачных образов; они не могли на себя навлечь прямого осуждения со стороны Церкви, уже допустившей и даже принявшей в богослужебный обиход несколько образчиков подобной литературы. Оставался вопрос о том, насколько прорицания Монтана, Прискиллы или Максимиллы заслуживают доверия и могут быть признаны боговдохновенными; вопрос этот представлялся тем более важным, что монтанисты добивались включения своих пророчеств в канон священных книг. Однако решение Церкви по этому вопросу было вынесено далеко не сразу и не единогласно.