В поисках Божества

Вообще говоря, Павел отличался терпимостью, свойственной всем людям широкого кругозора, и без всякого раздражения давал разъяснения по поводу разногласий, возникавших в основанных им общинах. Разительный тому пример мы видим в его отношении к раздорам, возникшим среди Коринфской общины: виновником их был Алоллос[74], на которого Павел имел право смотреть как на соперника, пожинающего лавры учительства на той самой ниве, где Павел был первым насадителем Христова учения. И все же в послании к Коринфской общине, где Павел высказывается по этому вопросу, не сквозит ни малейшего раздражения, нет намека на уязвленное самолюбие, — все эти страницы проникнуты спокойным достоинством и самой широкой терпимостью: «Сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: “я Павлов”; “я Аполлосов”; “я Кифин”; “а я Христов”. Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились? Благодарю Бога, что я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия, дабы не сказал кто, что я крестил в мое имя… Ибо Христос послал меня не крестить, а благовествовать» (I Кор. I, 11–17). «Бели между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы, и не по человеческому ли обычаю поступаете? Ибо, когда один говорит: “я Павлов”, а другой: “я Аполлосов”, то не плотские ли вы? Кто Павел? Кто Аполлос? Они только служители, чрез которых вы уверовали, и притом по скольку каждому дал Господь. Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог; насаждающий же и поливающий суть одно; но каждый получит свою награду по своему труду… Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть…Итак никто не хвались человеками, ибо все ваше; Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, — все ваше; вы же — Христовы, а Христос — Божий» (I Кор. 3–8, 11–13, 21–23).

Эта широкая терпимость резко отличается от той страстности и суровой решительности, с которой Павел опровергал доводы иудео-христиан о необходимости подчинения христианского духа ветхозаветному закону. К последнему вопросу он возвращается почти во всех своих посланиях, причем эти страницы пересыпаны резкими нападками на защитников ветхозаветной традиции: достаточно вспомнить страстнообличительный тон послания к Галатам, написанного в порыве сильного раздражения под влиянием известий о появлении иудео-христианских тенденций в среде Галатийской Церкви. Павел сознавал, что эти узкие идеи с их оттенком ограниченного сектантства представляли наибольшую опасность для будущности христианства, и беспощадно их громил, гневаясь на всякую попытку сближения с иудейством со стороны основанных им вольных, восторженных общин.

Таким образом, роль Павла в борьбе за христианскую свободу против иудействующих течений оказалась с самого начала резко очерченной, запечатленной неопровержимыми документами в виде письменных памятников его деятельности. Поэтому для иудео-христианства Павел явился главным врагом, центральной фигурой всего ненавистного иудейству движения в пользу сближения с эллинской мистикой и отрясения ига иудейской традиции. Ненависть к Павлу стала отличительной чертой иудео-христианского мировоззрения. На него смотрели как на гнусного еретика, к нему применяли евангельскую притчу о дьявольской злобе, сеющей плевелы среди доброго посева Христовой нивы (Мф. XIII, 24–30). И подобно тому, как Павел был для иудео-христиан воплощением ненавистного им движения, главным представителем антииудейского образа мыслей, — так и против него была выдвинута другая центральная фигура представителя иудео-христианских взглядов, — в лице Петра.