В поисках Божества

Канонические «Деяния Апостольские» повествуют (Деян. VIII, 5— 24), что когда первая апостольская проповедь разнеслась по Самарии, то в числе обращенных там Апостолом Филиппом был некий Симон, маг и заклинатель, снискавший большой почет и славу своими волхвованиями; когда же Иерусалимская община, узнав о многочисленных обращениях в Самарии, послала туда Апостолов Петра и Иоанна для утверждения веры и «призвания Духа Святого на новообращенных»[75], то Симон предложил Апостолам деньги за рукоположение и был поэтому изгнан и предан проклятию Петром. В этом рассказе «Деяний» недостаточно ясно указан смысл предложения Симона: просить о «даре чудотворения» он не мог, так как сам славился магическими чарами; быть может, он добивался рукоположения в предстоятели новой Самарийской общины, или же домогался уравнения в правах с первыми Апостолами, как это было, согласно преданию, сделано впоследствии для Павла? Как бы то ни было, этим неясным рассказом ограничиваются сведения новозаветного канона о Симоне, имя которого здесь больше не упоминается. Но в первоначальном христианском предании и в целом ряде памятников древнехристианской письменности, впоследствии изъятых из церковного канона, личность Симона играла громадную роль и могла считаться одной из центральных фигур первобытного христианства. В обширной литературе о Симоне, оставшейся вне канона, история столкновения его с Петром получала дальнейшее развитие, изображалась в виде многолетней эпической борьбы, ареной которой был не только весь эллино-римский Восток, но даже сама мировая столица — Рим. Согласно этому преданию, Симон всюду разносил новое учение, в котором он смешивает христианское откровение с разными элементами мистических грез и самого себя величает «великой силой Божией». Петр же всюду следует по пятам за лжеучителем, изобличает его, исправляет содеянное им зло, возвращая людей к истинному познанию Бога и Христа — Мессии, провозвещенного пророками. Симон, неоднократно посрамленный Петром в Кесарии, в Антиохии[76], наконец переносится в Рим и здесь пользуется громадным влиянием. Но Петр вслед за ним тоже прибывает в Рим и здесь одерживает окончательную победу над обманщиком: Симон, хвастая своей чудодейственной силою, поднимается с помощью магических чар на воздух и парит над городом в присутствии всех граждан и даже самого императора, — но Петр возносит молитву о посрамлении его, и он низвергается на землю и разбивается насмерть. Такова в общих чертах история борьбы Петра, представителя ортодоксального христианства, с еретиком, искажающим смысл христианской проповеди, — ив этой истории рассыпаны злобные намеки, несомненно указывающие на то, что в облике Симона иудео-христианская традиция видела черты ненавистного ей Павла.

Здесь следует оговориться. Мнение о безусловном тождестве Симона и Павла, недавно еще признаваемое бесспорным известнейшими научными авторитетами (Бауром и Тюбингенской школой, Ренаном» Гильгенфельдом и мн. др.), ныне отчасти расшатано. Симон отнюдь не является только подставным лицом или псевдонимом Павла, как думали те ученые, которые хотели читать имя Павла вместо Симона всюду, где только упоминается последний. Под наслоениями преданий о Симоне лежат несомненно исторические данные, и помимо злонамеренного сближения с Павлом самарийский маг является очень крупной личностью в истории первобытного христианства. С его именем связано также много других преданий, и ему приписывается крайне интересное мистическое учение, к которому мы еще вернемся для подробного разбора[77]. Здесь же уместно лишь отметить, что он являлся характерным представителем мистических течений, совершенно чуждых иудейству, и поэтому умышленное смешение его с Павлом должно было подчеркивать, что сам Павел в глазах представителей иудео-христианства был отщепенцем и еретиком. Чутье врагов не ошибалось, уловив общие черты в обликах двух людей, явившихся выразителями духовных исканий древней мысли и борьбы между двумя несовместимыми началами — эллинизма и иудейства.