В поисках Божества

Мы уже видели, что распространение и утверждение христианства началось именно с главных центров эллино-римского мира. Здесь следует еще раз подчеркнуть, что наибольшим значением, естественно, стали пользоваться те общины, которые основались в более крупных политических центрах. Первым такого рода этапом для христианства была Антиохия, как самый значительный город Сирии, бывшая столица Селевкидов, а в римскую эпоху административный центр провинции «Сирия» и резиденция римского наместника[89]. В Малой Азии такую же роль играл Эфес, столица провинции «Азия» и резиденция проконсула[90]. Мы уже останавливались на значении этих городов как двух первых духовных столиц христианства. Третьей столицею оказался Рим.

Притягательная сила Рима была настолько велика, что во всем античном мире в ту эпоху не было ни одного религиозного или философского движения, не завершившегося поездкой его главарей в столицу — сердце мировой культуры. Мы видели, что этому влечению повиновался и Павел, мечтавший о проповеди в Риме еще до того, как был привезен туда узником, и Петр, переехавший из Антиохии в Рим, согласно весьма древнему и правдоподобному преданию. С первого же десятилетия II века нет ни одного заметного представителя христианского движения, который не побывал бы в Риме, в качестве ли временного почетного гостя, как уважаемые Отцы Церкви восточной вроде Поликарпа Смирнского, или в качестве представителей новых течений, как Валентин, Маркион и др. Центр тяжести всего христианства был перенесен в мировую столицу, где сосредоточивались все отзвуки великого духовного брожения античного мира. Здесь же во II веке разыгралась и завершилась борьба вокруг гностических идей, принесенных с Востока и отринутых Римом. Эта борьба, в сущности являвшаяся протестом свободного христианского духа против зачинавшейся церковной дисциплины, еще более содействовала укреплению и развитию последней. Церковь одержала победу, хотя лишь путем сужения религиозных интересов, хотя новым идеям дисциплины и церковного порядка были принесены в жертву многие былые идеалы. Однако результаты были налицо: идея церковной власти приобрела громадное значение, и в Церкви выработался авторитет, призванный отныне решать все спорные вопросы в делах религиозного сознания и совести.

Таким образом, в Риме было положено начало устойчивой церковной организации, развитие которой пошло затем быстрыми шагами. Правда, значение духовного центра недолго принадлежало одному лишь Риму: с конца II века стал намечаться новый центр религиозных идей — опять на Востоке, в Александрии, оказавшейся четвертой духовной столицей христианства. Здесь всплыли вновь течения восточной мистики, отведенные было от главного русла христианского мышления.

Александрия уже со времен апостольских получила христианское просвещение[91], быстро распространившееся среди многолюдной и цветущей иудейской колонии Египта. Но александрийское иудейство, как мы уже указывали, было вполне оторвано от Иерусалима и узко-иудействующих традиций, в нем уже происходило брожение мистических идей, навеянных эллинизмом и чуждых иудейскому духу, — что мы уже видели на примере терапевтов, описанных Филоном. Поэтому христианство здесь осталось чуждо и тенденциям евионизма, всецело отдавшись волне эллинской мистики с ее отрицанием узких формул, с ее исканиями Неведомого Бога вне национально-расовых условностей. С конца II века это широкое, эклектическое христианство сблизилось с неоплатонизмом и его метафизическими созерцаниями. Мы вернемся далее к этому знаменательному моменту в истории христианства и проследим, как в Александрии, ставшей форпостом христианского мистицизма, выработалась впервые христианская философия, как христианское мышление здесь впервые определило свои глубочайшие догматические формулы. Но следует заметить, что расцвет этого философского сознания, выработавшего формулы мировой религии, мог создать эту религию лишь потому, что для нее была подготовлена почва в крепкой церковной организации, центром которой была мировая столица — Рим.