В поисках Божества

Гностицизм был враждебен этой традиции по существу. Его корни были все в эллинизме, в буйном Богоискательстве эллинской мысли, одухотворенной восточной мистикой. Его традиции восходили к сокровенным учениям, к таинственным братствам, расцветшим среди мирового духовного брожения; его миросозерцание было в тесной связи с неопифагорейством, вновь охватившим эллинизированный мир, с таинствами орфизма. То было чисто эллинское христианство, чуждое родства с иудейским духом. Откровение, сосредоточенное ярким лучом света на Личности Иисуса Христа, оно принимало как новое знамение мировой тайны, блеснувшее на пути религиозных откровений, на пути уже знакомом древней мистике. К иудейской же традиции, по которой Христос являлся завершением цепи мессианских обетований, гностицизм относился с полным пренебрежением. Сущность гностицизма может быть вкратце выражена в немногих словах: то было течение христианства, наиболее отдаленное от иудейства. И именно поэтому борьба Церкви с этим течением имеет огромный интерес; в этой борьбе решились все основные вопросы христианского сознания, и эта бурная эпоха юности христианства, эпоха II века нашей эры, будет всегда притягивать вдумчивого исследователя с неотразимой силою.

Повторяем, что здесь борьба шла вокруг всех главнейших вопросов христианской веры. Эллинское мышление, выразившееся в гностицизме, хотело стряхнуть с христианского откровения все остатки иудейской традиции не только из нежелания подчиняться иерархическому авторитету. Оно оспаривало основные доводы иудейства, его формулы Божества. Гностики, предваряя будущих врагов христианства, доказывали слабость идеи о Боге, избирающем из среды всех сотворенных им людей лишь один жалкий иудейский народ и только ему открывающем Свои законы… Да и самоё понятие о Боге Всеблагом и Всесильном, Создателе всего мира с его злом, не могло быть воспринято мышлением, воспитанным в широких созерцаниях эллинской философии, в ее глубоком пессимизме. Гностики стремились доказать, что если Бог — Творец всего мира, то Он и виновник зла, присущего материи, но в таком случае Он не Всеблагой, — или же Он бессилен устранить это зло, но тогда Он не Всемогущий. Эта вечная дилемма, доныне угнетающая религиозное сознание, гностиками решалась в смысле отделения акта творчества, создания мира из бесформенной материи, от понятия о Высшей Божественной Сущности. Эта невместимая мышлением Высшая Сущность превыше всякой реальности, превыше даже творческого проявления, ибо сотворение мира предполагает некоторое соприкосновение с материей, а материя по существу несовместима с понятием о Божестве. В основе бытия лежит начало дуализма, борьбы света с тьмой, Духа с Материей. И Превысшая Божественная Сущность, Источник Духа и света и добра, проявляется в мире лишь в этой борьбе со злом, тьмою, материей. Посланником этого Неизъяснимого Божества и отражением Его и был Христос, принесший миру благую весть об этом Божестве, а не об Иегове израильского народа.

Мы видим, таким образом, что гностицизм в общих чертах был отрицанием иудейского монотеизма, попыткой обосновать христианство на дуализме старого Востока. Нам предстоит теперь, в следующей части настоящей книги, перейти к обзору каждой гностической системы в отдельности, выяснить общие их теории мироздания и их формулы Божества. Пока будем лишь помнить, что их мистические созерцания были целиком вынесены из древних таинств эллинистического мира. И тот облик Христа, который выяснялся на фоне их созерцаний, образ Агнца, «закалаемого от начала мира», очищающего мир Своею пролитою кровью и озаряющего его таинственным символом Креста и Чаши, — был весьма далек от того Мессии, о котором говорили пророки чадам Авраамовым.