В поисках Божества

Долгие века прошли со времени решительной борьбы Церкви, благожелательной к ветхозаветной традиции, с гностицизмом, эту традицию отвергавшим. За это время христианские богословы неустанно трудились над изъяснением Божественной Сущности, над определением Ее атрибутов и проявлений в мире. Благоговейное созерцание Бога-Творца, Зиждителя вселенной и Всеблагого Отца рода человеческого, нашло совершеннейшие выражения в творениях великих Отцов Церкви — Киприана Карфагенского, Дионисия Александрийского, Афанасия Александрийского, Кирилла Иерусалимского, Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Амвросия Медиоланского, Августина, Кирилла Александрийского, Иоанна Дамаскина и многих других, — а также в целом ряде соборных постановлений. И христианское мышление ныне воспитано на этих величавых определениях Бога и не помнит страстной борьбы вокруг первичных понятий о Божественной Сущности. Но роль гностиков в метафизике христианства не может быть предана забвению. Лишь благодаря усилиям гностических мыслителей христианство было спасено от роли морального учения, неспособного завладеть мировым сознанием. Пусть ныне многие думают, что вся сила христианства — в Нагорной проповеди (Мф. V–VII). То было обращение Христа к народу, милосердные слова, в которых отразилась вся бесконечная, истинно-божественная жалость Учителя к стаду смиренных и «обремененных». Но христианство создалось не одною Нагорною проповедью и не ею одною жило. Оно победило мир сперва безудержным порывом к Богопознанию, увлекло человечество на вдохновенную борьбу за истину, рассеивавшую мрак мировых тайн. И те люди, которые в Христовом Откровении видели прежде всего новое озарение на вечном пути Богоискательства, были также создателями христианства, достойными стать в одном ряду с великими Отцами Церкви, хотя Церковь и отвергла их смелые мечты, их безумные полеты в область Непознаваемого. Лишь благодаря этим отверженным мыслителям, внесшим в христианство все сокровища мирового Богоискательства, создалось христианство как мировая религия.

Церковь, величественно вознесшаяся на развалинах всех других верований древнего мира, воссевшая на унаследованный от Римской державы престол мирового владычества, признала своими основателями в равной мере Петра и Павла, Иакова и Иоанна, столь чуждых друг другу по духу и по толкованию Христова наследия. Равным образом, скажем мы, в создании Церкви участвовали в следующих поколениях не только Иустин, Ириней, Ипполит, Тертуллиан и другие Отцы, боровшиеся против «гностических ересей», но и их противники — Валентин, Василид, Маркион, Татиан, Вардесан и многие другие, чьи имена сохранились лишь с печатью отверженности, с клеймом еретиков. Противоположными усилиями всех этих людей выковывалось расширенное, одухотворенное религиозное сознание. И именно в этом смысле глубоко верны слова Св. Иустина, что все хорошее, кем бы то ни было высказанное, принадлежит христианству. Поэтому изучение различных течений первобытного христианства, хотя бы наиболее далеких от позднейших догматических формул, представляет не только глубокий интерес, но и безусловную необходимость. Без этого изучения нет и не может быть понимания христианского Богопознания.

Это изучение ныне более доступно, чем всего полвека назад[158]. Научная критика наших дней, потерявшая вековое уважение к христианской традиции и поэтому безбоязненно роющаяся в пыльных архивах, извлекающая оттуда старые документы догматических споров, — тем самым оказывает христианству неоценимую услугу. Она воскрешает давно забытые памятники мистического движения, некогда охватившего мир, она извлекает из мрака забвения имена великих искателей истины, некогда мечтавших слить религиозный порыв с метафизикой глубочайших философских созерцаний. Благодаря ей эти мечтания ныне доступны исследованию при свете точных критических данных.

К этому изучению мы должны теперь приступить, покинув ровные и широкие пути исторической эволюции для бурной области духовных исканий, мятежных скитаний духа в поисках вечно ускользающей истины, в поисках незыблемой формулы бытия Божьего.

Часть третья

Мы стоим у преддверия мира старых идей, горделивых умозрений, величавых строений человеческого сознания. Давно забытые, тонут они в безмолвной тьме, точно покинутые развалины когда-то дивного храма, через которые путники ныне пробираются лишь ощупью, с неимоверным трудом… Но порою чудится, что среди безмолвия и жуткого мрака где-то дрожит отзвук вещих голосов, когда-то здесь раздававшихся… И вновь ярче вспыхивает светильник искателя, и встрепенувшееся мышление вновь страстно отдается поиску следов великих, миром не воспринятых, миром забытых учений.