В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах

Париж. 17 января 1935 года. Помещенное в газете «Возрождение» объявление «“Пушкин” В. Ф. Ходасевича» напоминало читателям о приближении столетней годовщины со дня смерти и о еще не законченной, но весьма своевременной биографии великого поэта. В Советской России, утверждали авторы, пушкинисты не теряют времени даром и готовят новые издания, однако любая биография, которая там появится, неизбежно окажется ущербной. Преимущества советских ученых – доступ к библиотекам и архивам, однако они обязаны строго блюсти «марксистский метод»: «Биография Пушкина, построенная по канонам диалектического материализма, как бы тщательно ни была разработана ее фактическая сторона, никогда не сможет стать желанной книгой для русского читателя, давно и тщетно ожидающего, чтобы была, наконец, описана жизнь великого поэта» [Возрождение 1935]. Согласно этой логике получалось, что достойных книг о Пушкине пока нет, но любая биография, написанная советскими авторами, неизбежно окажется извращена марксизмом. Достойную книгу, как утверждалось в объявлении, можно было написать только за границей, куда переместился центр подлинной русской культуры. И лучшим автором такой работы мог бы стать Ходасевич, много лет изучавший личность и творческое наследие Пушкина и, собственно, уже давно работавший именно над такой книгой. Как и многие другие поэты, критики и интеллектуалы того времени, Ходасевич давно и постоянно занимался Пушкиным. Ходасевич не только писал стихи, в которых часто прибегал к аллюзиям на лирические и иные произведения великого поэта, он всерьез исследовал пушкинское творчество и популяризировал его в публичных выступлениях. В 1918–1919 годах в Москве Ходасевич провел курс лекций и семинаров о Пушкине для пролеткультовцев¹, в 1921 году принял участие пушкинском празднике в Петрограде, где прочел речь, ставшую широко известной под названием «Колеблемый треножник»[100]^[101]. Как указывал Д. Бетеа, Ходасевич погрузился в пушкиноведение еще в середине 1910-х годов – возможно, надеясь обрести в литературоведческом анализе порядок, которого ему недоставало в жизни – в охваченной войной и революцией России [Bethea 1983: 119]. Еще до своего отъезда в 1922 году за границу Ходасевич напечатал множество статей и книг о Пушкине; за рубежом его пушкиноведческие занятия продолжались и совершенствовались. Общение с пушкинистами – будь то дружба с М. О. Гершензоном, открытая критика в адрес Вересаева[102] или ожесточенные споры по литературным и даже юридическим вопросам с М. Л. Гофманом[103] – делали его непосредственным участником «пушкинианы» 1920-30-х годов.

В этой главе мы обратимся к многолетнему «пушкинскому проекту» Ходасевича. В середине 1930-х годов он продолжал работать над книгой «Пушкин»; фрагменты из нее появлялись в парижской газете «Возрождение» в 1932 и 1933 годах; там же в январе 1935 года было объявлено и о скором выходе окончательного текста книги. Хотя Ходасевичу не удалось завершить биографию к столетнему юбилею, он опубликовал еще два отрывка из нее в начале 1937 года в рижской газете «Сегодня». В юбилейный год вместо обещанной биографии он выпустил переработанную версию своей книги 1924 года «Поэтическое хозяйство Пушкина», добавив к ней восемь новых статей и назвав ее «О Пушкине» (1937). Пушкин, как и Державин, присутствовал в размышлениях и сочинениях Ходасевича о русских поэтах и поэзии на протяжении всей жизни, однако ему так и не удалось закончить то, что Зорин назвал «книгой всей жизни»: из нее были опубликованы только несколько «глав».

Анализируя «пушкинские» сочинения Ходасевича, перейдем к некоторым частям фрагментарной пушкинской биографии, а также попытаемся ответить на вопрос о том, кто стал причиной «прощания с Пушкиным» – биограф или объект изображения? Сам Ходасевич – который к концу жизни выбился из сил, или он не сумел отыскать к биографии Пушкина повествовательный ключ, подобный тому, что был им найден к биографии Державина? Или в самом Пушкине было нечто такое, что делало его биографию труднее любой другой, особенно в условиях «социального заказа» в юбилейных торжествах 1937 года?

Как уже говорилось в предыдущей главе, в биографии Державина Ходасевича восхищало достигнутое поэтом равновесие между жизнью и искусством. В свете этого Пушкин, хотя он и достиг высочайших поэтических вершин, не казался «лучшим поэтом». Рассеянность, лень, репутация «гуляки» и неблагонадежность Пушкина – все то, что подробно опишет Ходасевич в отдельных завершенных частях биографии, – помешали ему, подобно Державину, успешно соединить «личностное» и «поэтическое». В конечном итоге Ходасевич не нашел в Пушкине «полезного прошлого». Поэзия Пушкина, похоже, не могла спасти русскую культуру XX века, однако это могли сделать поэты, подобные Державину.

Державин и Пушкин