Читаем В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах полностью

При написании державинской биографии Ходасевич использовал в качестве косвенных свидетельств чужие тексты, и важнейшее место среди них занимала повесть Пушкина «Капитанская дочка»[104]. У героев этих книг – Гавриила Державина и Петруши Гринева – оказалось много общего. И тот, и другой происходили из провинциального дворянства и получили домашнее образование, как, например, Митрофанушка в фонвизинском «Недоросле». Можно сказать, что среди прототипов Гринева был и сам Державин – типичный для своей эпохи «недоросль»; пушкинский герой даже получил свое имя от одного из державинских товарищей, участвовавших в подавлении восстания Пугачева, – подполковника Петра Гринева[105].

И реальный Державин, и вымышленный пушкинский герой были записаны своими отцами в армию, судьбы обоих оказались тесно связаны и с пугачевским восстанием, и с Екатериной II. В конечном итоге обоим улыбнулась удача, хотя случай Гринева, безусловно, выглядит более «романическим», в духе Вальтера Скотта: пушкинскому герою помогла сама императрица. Ходасевич напоминал своим читателям о повести Пушкина и о сходстве его героя с Державиным, когда писал о склонности последнего к азартным играм:

В те времена, когда на станциях приходилось подолгу ждать лошадей, а иногда ночевать, станционные трактиры были рассадниками игры и мошенничества. Темные люди подстерегали в них проезжающих. В таком трактире, три года спустя, ротмистр Зурин обыграл <в биллиард> Петрушу Гринева [Ходасевич 1997а: 147][106].

Учитывая драматизм той эпохи и возможности, которые она предоставляла для защиты своей чести и проявлений героизма, а также для личности ее героев, Державину и Гриневу неизбежно предстояло оказаться духовными братьями, едва ли не близнецами. Как сказал Ходасевич о своем герое:

Он вырос в глуши, воспитался в казарме, да на постоялом дворе, да в огне пугачевщины. С младенчества было ему внушено несколько твердых и простых правил веры и нравственности. <…> Добро и зло разделял он ясно, отчетливо; о себе самом всегда знал: вот это я делаю хорошо, это – дурно. Словом, умом был прям, а душою прост. Прямота была главное в нем [Ходасевич 1997а: 183].

Это суждение Ходасевича о Державине повторяет знаменитый совет, который дает отъезжающему сыну отец Гринева:

Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду [Пушкин 1948: 282].

Этот типичный для XVIII столетия свод моральных правил соблюдал не только пушкинский герой, но и Державин. Характер Гринева представлял собой определенный исторический тип, за что пушкинскую повесть чрезвычайно высоко оценил знаменитый историк В. О. Ключевский, он указал, что именно в этом произведении «недоросли» оказались реабилитированы после возведенной на них Фонвизиным клеветы [Ключевский 1990: 398]. Столь же высоко оценивали и превозносили Ходасевича за созданный им характер Державина.

В результате работы с источниками – биографией, написанной Гротом, и воспоминаниями самого Державина – Ходасевич создал образ, который был столь же образцовым и типичным для своей эпохи, как и герой пушкинской повести. Но тот факт, что Ходасевич решил использовать при создании биографии Державина «Капитанскую дочку», создает интересный поворот в проблеме соотношения жизни и искусства в биографии. По словам Вейдле, в работе над биографией художника необходимо изображать вымышленную реальность наряду с тем, что действительно существовало, и в своем первом биографическом проекте Ходасевич включал пушкинский художественный текст в реальную жизнь Державина.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания — исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах.Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Ингрид Ширле , Мария Александровна Петрова , Олег Владимирович Русаковский , Рива Арсеновна Евстифеева , Татьяна Владимировна Артемьева

Литературоведение