В поисках потраченного времени, или Воспоминания об ИМЛИ

Помимо сотрудников сектора здесь появлялись порой и давние друзья Богуславских, люди весьма колоритные: актриса Малого театра, из последних ве­ликих старух, Елена Митрофановна Шатрова; знаме­нитый директор Дома актера Александр Моисеевич Эскин, нежно друживший не столько со знатоком те­атра, сколько с хозяйкой дома; главный кремлевский стоматолог профессор Алексей Иванович Дойников. Шатрова с доброй всепрощающей улыбкой выслу­шивала короткие энергичные реплики своего мужа, огромного моряка, намного моложе ее, успевшего когда-то участвовать в подавлении Кронштадтского мятежа, а ныне, в редких за столом паузах между тостами, предлагавшего повесить лучших представителей творческой интеллигенции. Дойников, простой и веселый человек рабочее-крестьянского происходения, живо, в лицах, рассказывал о своем общении с власть предержащими (имея в виду его профессию надо бы сказать, "пасть предержащими") — о том, как председатель Президиума Верховного Совета Подгорный у себя на даче любил с утра, перед ра­ботой, выпить бутылку коньяка и заесть ее тарелкой наваристого, с чесночком, борща; а у Брежнева было "высокое нёбо", не позволявшее советской стомато­логии наладить ему внятную речь; а у Кагановича, не любившего чистить зубы, что было сущим мучением для врача, заглядывавшего ему в рот, всегда отража­лось на лице сомнение — не пойти ли ему к другому, быть может, более умелому профессору... (Недавно в телефонном справочнике Москвы я увидел: "Сто­матологическая клиника профессора Дойникова" и порадовался за него.) Все это звучало вперемежку с бесконечными здравицами за Воронского, Полон­ского, за журнал "Новый мир" и друг за друга, а также шумными восторгами по поводу огромных аппетит­ных кулебяк, торжественно приносимых из кухни рас­красневшейся Клавдией Павловной.

Увы, с течением времени праздничные застолья постепенно сворачивались и тускнели, как сворачи­валась и тускнела в эпоху застоя сама жизнь. Между "секторянами" все отчетливее обнаруживались по­литические и человеческие разногласия. После того, как один из политических споров, накалившихся по мере поглощения кулебяк, наливок и водок закон­чился скандалом, Клавдия Павловна заявила что больше сектор собирать не будет.

"Маразм крепчал", — принес в ИМЛИ новомодное bon mot эпохи застоя Дементьев. Он любил острос­ловие московской интеллектуальной элиты: "Враги сожгли родную МХАТУ"; "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью". Мы поддерживали с Александром Григорьевичем после его ухода добрые отношения и навещали его в Красной Пахре. Недавно я нашел трогательную открытку от него, поздравляющую с Но­вым 1975 годом и чьей-то эпиграммой: "Происходит укрепление штатов — / Твардовского сменяет Наров­чатов. / Наступают исторические времена / Овчаренко и Козьмина". Стихи были посвящены новому периоду в истории "Нового мира", когда главным редактором журнала был назначен Наровчатов, а тот в свою оче­редь взял в замы сотрудника ИМЛИ Мстислава Козьмина, сына известного историка, всем своим видом подтверждавшего изречение о природе, отдыхающей на детях. Козьмин не имел к журналистике никакого отношения, и потому, вероятно, успел после "Нового мира" побывать и в роли главного редактора "Вопро­сов литературы", журнала, созданного Дементьевым.

Отложив всякие надежды на реальную историю литературы, наш сектор вынужден был вместе с тем в "исторические времена" активно симулировать не­кую деятельность, заполняя индивидуальные планы сотрудников внутренними рецензиями по заказам ру­ководящих инстанций, реферированием, справками в ЦК, работой над докладами для руководителей ин­ститута и Союза писателей. Я, например, раскатывал на многие страницы текст для очередного доклада Георгия Маркова на съезде (это была анонимная обя­зательная работа за зарплату, не имеющая к конфор­мизму прямого отношения, хотя одна альтернатива ей, конечно, была — отказаться ее делать и лишиться зарплаты). Помню, как, встретив в коридоре Свя­тослава Бэлзу, еще не телезвезду и уж тем более не "народного артиста России", а скромного науч­ного сотрудника ИМЛИ, полониста по образованию, я шутливо сообщил ему, что "создаю платформу для Союза писателей". На что Слава с циничной ухмылкой ответствовал: "Ну и что? А я, например, работаю сейчас над платформой для европейской интелли­генции", — из чего можно было сделать вывод, что и зарубежному отделу живется несладко. (В 1973 году нашу дружбу скрепило воровское братство: мы оба оказались соседями по новостройкам в Теплом Стане и, сговорившись, вышли ночью, за два часа до Нового года, практически еще даже не на улицу, а в темный лес, среди которого торчали в грязи фундаменты новых домов, и тайком срубили себе по елке.)