В поисках потраченного времени, или Воспоминания об ИМЛИ

Пародоксальным образом дотянулась до Сучко­ва и история с Синявским, казалось бы, совсем уже канувшая в Лету. Очередная катастрофа в институте разразилась, когда в главе шеститомной "Истории советской многонациональной литературы", посвя­щенной периоду Великой Отечественной войны, в тексте, принадлежавшем ученому секретарю отдела многоопытному В. М. Пискунову, какой-то дока со стороны обнаружил целые страницы, написанные Синявским, и немедленно донес о своем открытии куда следует. История не стоила выеденного яйца: когда-то эту главу Пискунов писал вместе с Синявским, видимо, в два адреса — и для этой "Истории", и для трехтомной русской; потом глава долго валя­лась в институтских шкафах, трехтомная русская пре­вращалась в четырехтомную; после ареста Синявско­го Пискунову добавили двух других соавторов. Теперь предстояло вариант этой главы приспособить для истории "многонациональной", а поскольку общий "метатекст" состоял из шаблонных и замыленных характеристик, авторство их уже не имело никакого значения и было трудноустановимым.

Индивидуальностью Синявского тут и не пахло — в институте "Абрам Терц" вынужден был "подхалту­ривать", как и все остальные. Но дурацкому сюжету этому был придан шумный политический резонанс, институт опять оказался под обстрелом, опять по не­му прокатилась волна партийных собраний, где в пре­зидиуме уже сидел не Анисимов, а Сучков, и преуспе­вающему, импозантному Пискунову, автору ряда книг о социалистическом реализме, директор пригрозил "волчьим билетом", если он не уйдет из института по собственному желанию. "Защищать" его в этой исто­рии при том, что он со всеми сотрудниками отдела находился в хороших отношениях и умело прикрывал на дирекции всяческие "прорехи" в индивидуаль­ных научных отчетах, не было никакой возможности. Однако на его примере я убедился, как сильна была готовность научного коллектива принять участие в травле любого оступившегося человека при первом же сигнале сверху: "Ату его!" Убедился и в другом: известного мужества требовало даже нежелание в этой травле участвовать: на каждом собрании я, уже занимая в отделе к тому времени определенное положение, чувствовал почти физически, как Сучков ждет моего выступления, осуждая меня за то, что я "отмалчиваюсь". "Видимо, у Ковского есть какие-то дружеские обязательства", — хмуро сказал он парторгу института (если это можно назвать дружескими обязательствами, то мы действительно часто возвращались домой после заседаний вместе с Пискуновым и шли по Садовому кольцу от площади Восстания до Театра сатиры). Забавно, что самое простое объяснение моего молчания — нельзя бить лежачего (тем более, что рядом "лежал" и Синявский) — Сучкову в голову не приходило.

Помимо скандалов политических институт время от времени сотрясали скандалы сексуальные, и "личные дела" в повестке заседаний институтского партбюро не оскудевали. Самый крупный в этом жанре произошел задолго до моего прихода в институт, когда сталинский министр культуры Александров был сфотографирован западными журналистами в интимных сценах и, мягко говоря, не при галстуке. В его окружении без галстука и прочих деталей туалета оказались и некоторые сотрудники института.

В процессе следствия один из них, член дирекции, с документами в руках доказывал, что он импотент, а другой, как и Пискунов, теоретик социалистическо­го реализма, — что он просто был "мойщиком" дам, поступавших в распоряжение высокопоставленных лиц. В институте об этой истории многие помнили и рассказывали со смехом. Однажды Анисимову на стол, вместо рукописи разъяренной мамой был бро­шен грудной младенец, как две капли воды похожий на одного симпатичнейшего доктора наук.

Уже на моем веку разразилась громкая история, когда в Москве накрыли целую фирму, поставлявшую потребителям женщин и весь набор необходимых для сладострастья квартирных услуг. Судили большую группу, организаторов, однако среди них опять, как на грех, оказался сотрудник ИМЛИ, ученый секретарь зарубежного отдела, который якобы поставлял для фирмы привозимые им из-за рубежа порнографиче­ские журналы (сегодня эту продукцию взрослые могут купить на любом книжном развале, а по телевизо­ру ее смотрят даже малые дети, но в те времена, как известно, "секса в СССР не существовало") и даже сфотографировал "ню" какую-то несовершеннолет­нюю девицу (со зрением у него, впрочем, дело обсто­яло так плохо, что он вряд ли мог свой объект разгля­деть даже вплотную). Меньше всего этот скромный кабинетный ученый походил на растлителя. Однако возмущению институтских дам не было предела, при­чем больше всего возмущала их жена этого бедолаги, которая его не только не бросила, но даже отказа­лась предать публичному поруганию... Благородный Сучков и ему дал возможность покинуть институт без особых последствий.