В поисках потраченного времени, или Воспоминания об ИМЛИ

Тогдашний директор ИМЛИ Иван Иванович Аниси­мов возглавлял институт в течение многих лет и тоже принадлежал, подобно Щербине, к племени литераторов и критиков 20-х — 30-х годов (только сейчас, погрузившись в воспоминания, я обратил внимание на то, сколько же их было в институте, старых, закаленных в партийно-критических боях советской эпохи зубров!). Он мрачно сидел в президиуме наших партийных собраний и со скрытым презрением к кипенью страстей ("Видели мы еще и не то!") слу­шал партийцев, обвинявших друг друга в отсутствии бдительности. Дни его были сочтены — вскоре по­сле истории с Синявским он умер. Кажется, я успел поступить в ИМЛИ чуть ли не перед самым его ухо­дом. К благоразумию призывал разбушевавшихся филологов, по-моему, только один человек — дочь вождя народов Светлана Сталина, состоявшая в то время на учете в парторганизации института. Она хорошо относилась к Синявскому, и терять ей было нечего. Вскоре после истории с Абрамом Терцем она сама стала героиней нового скандала, тоже затро­нувшего ИМЛИ, когда "самовольно" покинула СССР, отправившись сначала в Индию, хоронить очередно­го мужа, а потом навсегда — в Европу и Америку. По не вызывающим никакого доверия слухам, у нее был роман с Д. Самойловым, и сами эти слухи, я думаю, распространялись единственно ради того, чтобы, смеясь, сообщить собеседнику: "Когда Дэзика спра­шивали, зачем он это делает, тот неизменно отве­чал — мне кажется, что я ... ее папу".

В институт пришел Борис Леонтьевич Сучков. Кандидатура его вызвала у людей сведущих не­малое удивление. Во-первых, директорские посты в гуманитарных институтах Академии наук были но­менклатурой ЦК КПСС и заполнялись работниками из его аппарата (это подтвердилось после смерти Сучкова и фигурами двух последующих директоров). Во-вторых, он только что защитил докторскую дис­сертацию и не имел никаких академических званий.

В-третьих, он занимал довольно незначительную должность — работал заместителем Вадима Кожевникова, автора романа о советском разведчике "Щит и меч" и главного редактора журнала "Знамя".

Пути людей пересекаются порой самым странны и неожиданным образом. Я еще учился в аспирантуре, когда принес в "Знамя" какую-то рецензию. Заведовал отделом критики Лев Аннинский, с которым я потом работал в журнале "Дружба народов". Там я впервые увидел Сучкова. Он спускался со второго, начальственного, этажа знаменского особняка, разо­зленный тем, что отдел критики вовремя не передал ему подготовленные для печати материалы. Со­трудником Аннинского в отделе был Борис Леонов, впоследствии ставший первым заместителем глав­ного редактора "Огонька" А. Сафронова, и Аннинский сигналил ему, что никакие материалы в этот момент, имея в виду мрачное настроение шефа, Сучкову ни в коем случае нельзя передавать.

Вторым замом у Кожевникова работала Л. И. Скорино, очень неглупая женщина, всегда готовая, с на­пускным оживлением, облечь свои сугубо офици­озные позиции в форму шутки. Когда однажды наш общий разговор в отделе коснулся Грина, я увидел, что Лева делает мне издали загадочные запретитель­ные знаки: оказалось, что Скорино — жена В. Важдаева, автора одной из самых гнусных статей о Грине, появившихся в разгар борьбы с "космополитами" Забавно, что Важдаев был не профессиональным критиком, а детским писателем (думаю, впрочем, что именно поэтому — для пущей убедительности — он и был назначен где-то "наверху" на роль "исполни­теля" идеологической экзекуции). Скорино любовно называла мужа домашней кличкой — "Волк". Спустя много лет рядом со мной за столом на каком-то дис­сертационном банкете оказался простецкий на вид дядя с добрым лицом. Выпив, мы познакомились. "Важдаев", — представился он с широкой улыбкой...

С Кожевниковым я позднее опубликовал боль­шую беседу в "Литературной газете". Он оказался человеком благодарным "не по чину" и сделал в мой адрес несколько широких жестов: пригласил меня до­мой в Переделкино на обед, помог мне опубликовать статью в худлитовском сборнике "Литература и со­временность", уже уходившем в набор, наконец, бу­дучи депутатом Верховного Совета СССР, пригласил меня слетать с ним в Ташкент по депутатским делам (в действительности это была, конечно, поездка по приглашению первого секретаря ЦК КП Узбекистана Ш. Рашидова, от которой я по глупости отказался, лишившись возможности "подсмотреть" жизнь со­ветских вождей изнутри).