В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Сербия, Румыния и Греция, на взгляд британцев, разделяли общее понимание проблемы региональной безопасности: нападение на одну из них угрожало безопасности других. Сербия и Греция были связаны союзным договором, а вся политика Румынии, как полагали чиновники Форин Оффис, была направлена на «сдерживание» Болгарии и поддержание силового равновесия на Балканах, поэтому оба эти государства должны были прийти на помощь Сербии в случае нападения на нее Болгарии. Казалось, верность подобных расчетов подтверждала информация, поступавшая из Бухареста и Афин в последних числах июля. Правительства Румынии и Греции сделали совместное предупреждение Софии о том, что если Болгария атакует Сербию, то они двинут на нее свои войска[1078]. Об этом факте были осведомлены и в Берлине. Греческий король Константин I и румынский министр иностранных дел Э. Порумбару при встречах с германскими дипломатическими представителями подчеркивали, что уничтожение Бухарестского мира противоречило интересам их стран[1079].

В Англии не упускали из виду и тот факт, что Сербия и Румыния были заинтересованы в присоединении ряда территорий Австро-Венгрии (первая – югославянских провинций, вторая – Трансильвании). Это также позволяло надеяться на координацию действий Белграда и Бухареста против Двуединой монархии. И, наконец, Лондону казалось маловероятным, что Болгария после сокрушительного поражения во Второй балканской войне отважилась бы выступить против сербо-румынско-греческого союза. При таком раскладе, как минимум, была бы возможна локализация австро-сербского конфликта в пределах западной части Балканского полуострова, как максимум, поддержка Сербии Грецией и Румынией в противостоянии с Австро-Венгрией. В июле 1914 г. создавалось впечатление, что балканский фланг Антанты был укреплен.

Иными словами, для Лондона видимая стабилизация положения на Балканах являлась дополнительным аргументом в пользу сочетания старой «концертной дипломатии» и новой блоковой политики. Однако проблема заключалась в том, что с завершением процесса поляризации системы международных отношений, т. е. с размежеванием великих держав на Тройственный союз и Антанту, система могла функционировать только при условии поддержания силового равновесия между двумя военно-политическими блоками. Кажущееся ослабление связей в рамках одного из блоков истолковывалось соперниками как благоприятный момент, чтобы изменить баланс сил в свою пользу. Отстраненность Англии от балканских проблем, ее непротиводействие (на уровне конкретных шагов) «ультимативной дипломатии», практиковавшейся Австро-Венгрией в отношении Сербии, позволили правительствам Центральных держав увериться в британском «согласии» на локализацию австро-сербского конфликта.

Вместе с тем поддержка, оказанная Германией Дунайской монархии на Балканах, вполне вписывалась в очерченную Фукидидом иерархию межсоюзнических отношений, когда держава-гегемон рассматривала содействие младшему партнеру как средство консолидации собственной сферы влияния. В историографии до сих пор не утихают дискуссии о том, что же произошло летом 1914 г.: «балканизация» или «глобализация» австро-германского союза? Думается, что нужно ставить вопрос несколько в иной плоскости: «Weltpolitik» Германии базировалась на ее преобладании в Центральной и Юго-Восточной Европе (проект «Срединной Европы»)[1080], а потому Берлину было важно контролировать то геополитическое пространство, которое занимала империя Габсбургов. Распад Австро-Венгрии или откол от нее территорий, в том числе балканских, мог затруднить реализацию «мирополитической программы» Германии, которая была готова начать континентальную войну, чтобы продлить жизнь своему союзнику. И в этой игре ставки были предельно высоки. Великобритания, перефразируя печально известную фразу Э. Грея, не желая безучастно наблюдать за тем, как угасала ее мощь, подобно фонарям, видимым из окон Форин Оффис, была вынуждена вступить в мировую войну.

Заключение

В начале XX века усилия всех без исключения великих держав были направлены на достижение равновесного состояния международной системы, однако каждая из них по-своему интерпретировала понятие равновесия. Великобритания, вероятно, в большей степени, чем кто-то из других ключевых игроков, ориентировалась на паттерны прошлого. Равновесие, характеризовавшее функционирование Венской модели международных отношений, было эластичным и в целом абсорбировало те изменения, которые происходили в ее недрах: от появления новых крупных акторов (объединение Италии и Германии) до образования независимых государств в ходе национально-освободительной борьбы. Баланс сил и «концертное» взаимодействие являлись теми инструментами, которые Лондон мастерски комбинировал для сохранения своих ведущих позиций на международной арене.