В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Сербские представители потребовали внести дополнения в текст проекта. Сербы настаивали на подписании предварительного соглашения между двумя сторонами по боснийскому вопросу, а также праве для Сербии объявлять войну. Кроме того, Белград особо оговаривал пункт, по которому действие конвенции распространялось лишь на европейские владения Османской империи[748]. Сербы и черногорцы обязывались вместе с турками защищать Нови-Пазарский санджак, Старую Сербию и Македонию от посягательства других держав (прежде всего подразумевалась Австро-Венгрия). Белград и Цетинье рассчитывали обратиться к России с просьбой обеспечить нейтралитет Болгарии в случае начала военных действий[749]. Вместе с тем Сербия и Черногория, признавая суверенитет султана над Боснией и Герцеговиной, требовали в качестве компенсации небольшой участок на севере Нови-Пазарского санджака: для Сербии – территории на левом берегу Дрины, примыкающие к черногорской границе, для Черногории – округ Требенье. Это позволило бы установить общую границу между двумя славянскими государствами[750].

Вопрос о том, насколько серьезное значение турецкое правительство придавало намечавшемуся соглашению с Белградом, является дискуссионным[751], но с большей долей уверенности мы можем утверждать, что Порта использовала переговоры с сербами как способ давления на Австро-Венгрию при обсуждении с ней проблемы компенсаций, причитавшихся Турции за аннексию Боснии и Герцеговины. Высокопоставленные турецкие чиновники, как позже вспоминал австро-венгерский военный атташе в Константинополе барон В. фон Гизль, акцентировали внимание на том, что Турция имела мощную поддержку в лице Сербии, Черногории, России и английского флота[752].

Подобные настроения турецких политиков не могли не тревожить германских дипломатов, которые фиксировали нарастание в регионе неблагоприятных тенденций для Центральных держав. Младотурки, по донесениям Маршалля, рассчитывали на одновременное выступление албанцев, Сербии, Черногории, т. е. формирование под англо-русской эгидой балканского союза, нацеленного против Австро-Венгрии и Германии. Причем Маршалль не исключал возможности перехода Болгарии на сторону балканского блока. В сложившихся обстоятельствах германские дипломаты настоятельно рекомендовали Вене нормализовать отношения с Портой[753]. Берлин продолжал рассматривать Турцию в качестве основополагающего элемента в политике австро-германского блока в регионе.

Вена, следуя советам своей союзницы, предложила турецкому правительству щедрую компенсацию за присоединение Боснии и Герцеговины к империи Габсбургов, намекая при этом на необходимость неучастия Турции в планируемой балканской конфедерации[754]. Балль-плац умело использовал существовавшие недомолвки в сербо-турецких отношениях из-за Нови-Пазарского санджака с целью предотвратить сближение Белграда и Константинополя. Австро-венгерские политики в переговорах с турецкими дипломатами беспрестанно подчеркивали неуместность сербской реакции на аннексию Боснии и Герцеговины: сербы так яростно протестовали, будто бы эти провинции были частью их государства[755].

В конце концов, расчеты Вены оказались верны: оценка сербской политической элитой целей и стратегии Турции страдала излишним оптимизмом. Младотурки с недоверием относились к декларациям Белграда и Цетинье об их отказе от территориальных компенсаций за счет Османской империи. Более того, с начала 1909 г. Порта проводила постоянные консультации с австро-венгерскими дипломатическими представителями о возможности сербско-черногорского вторжения в Санджак и мерах, которые предпримет Вена при таком варианте развития событий. Великий визирь Хилми-паша даже потребовал от Австро-Венгрии оказания Турции военной помощи в случае нападения на Санджак Сербии и Черногории[756].

И Петербург, и Лондон тщательно следили за ходом сербо-турецких переговоров о союзе. Подобная перспектива не вызывала восторгов у Форин Оффис. Это объяснялось тем, что проектируемая сербо-черногорско-турецкая коалиция, помимо антиавстрийского, имела явно антиболгарский окрас, тогда как Уайтхолл считал Болгарию ключевым элементом любого союза, создаваемого на Балканах. Именно по этой причине руководители Форин Оффис настоятельно отговаривали Порту от заключения «компрометирующего союза» с Сербией, от которой «было мало проку в критический момент»[757].

Анализируя расстановку сил на полуострове, Бьюкенен отмечал, что если вспыхнет война между Сербией, Черногорией и Турцией с одной стороны и Австро-Венгрией с другой, то именно от позиции Болгарии будет зависеть исход противостояния[758]. Британские дипломаты констатировали, что болгары с опаской и нескрываемым раздражением смотрели на сербо-турецкие переговоры[759]. Они открыто заявляли о своей ориентации на Австро-Венгрию в случае заключения союза между Турцией и Сербией[760].