В поисках своего ковчега

Через две улицы она увидела первый разрушенный дом. Устояли только капитальные стены, между ними беспомощно висели обрушившиеся балки. Среди руин копошились люди, ища под обломками все, что могло уцелеть. Она побежала дальше. Пробежав переулками, Ирма остановилась, посмотрела вокруг, не узнавая своей улицы. Ряды домов напоминали громадную пасть, в которой недоставало половины зубов. Повсюду посеченные точно оспой стены с зияющими провалами оконных проемов и груды мусора. На стволах деревьев торчали обгоревшие ветки, казавшиеся простертыми к небу корявыми руками. Ирма поискала глазами красную крышу с треугольным чердачным окошком, но не увидела ее среди развесистых крон старых яблонь. Она кинулась к своему двору. Он был в развалинах. От дома осталась только веранда с выбитыми оконными рамами и две полуразрушенные стены. Все остальное превратилось в груду обугленных кирпичей, над которыми еще курился белесый дым. Оцепенев, она смотрела на руины и не могла поверить в реальность увиденного. Ей казалось, что стоит закрыть глаза, а потом снова их открыть, и картинка станет прежней, привычной. Она даже зачем-то это сделала, но ничего не изменилось. Перед ней, как и минутой раньше, поднималась гора обломков.

«Где же Максим? – Спросила она у себя. – Должно быть, где-то спрятался. Только где? В погребе? Точно там!». Ирма бросилась к погребу, но Максима там не было. Она оббежала вокруг дома. Его задняя стена упала прямо в сад, привалив молодые деревца, которые едва успели дать первую завязь. Часть палисадника с небольшой беседкой уцелела, Ирма заглянула и туда. Сзади послышался слабый скрип. Она резко повернулась на звук. Ветер тихонько колыхал детские качели. От нехорошего предчувствия ее затряс озноб. Из развалин дома доносился глухой стук кирпича. Ирма пошла на звук. Это был муж тети Маши, о котором она совсем забыла.

– Ирма, не ходи сюда, – сказал он странным хриплым голосом.

– Что там? Что? – Закричала она ему. – Что вы молчите?

– Тебе лучше не смотреть на это…

– Это же Максим, – она увидела торчавшую из-под обломков руку, – ему нужно помочь! Чего же вы стоите! Скорее!

Ирма упала на колени и начала раскидывать кирпичи, разгребать руками мусор, ломая ногти. Осколок стекла воткнулся ей в руку, но она, словно не чувствуя боли, выдернула его и продолжала дальше расчищать завал, не обращая внимания на потекшую кровь. К ним присоединилось еще два человека, Ирма их не знала. Она надеялась, что Максим жив, и торопила всех его освободить. Тело, наконец, извлекли из-под обломков, оно было каким-то странно плоским. На расплюснутом лице не выделялась ни одна черта, не осталось никаких выпуклостей. Ирма склонилась над ним и несколько секунд всматривалась в совершенно ровное, потерявшее свое очертание лицо.

– Нет! Это не он! Это не Максим! – Прошептала она безнадежно, понимая, что хочет обмануть саму себя.

Ирма выпрямилась. Перед ней все покачнулось, сбрасывая с себя как пыль последнюю иллюзию надежды. До сих пор она не могла осознать до конца, что все случившееся было реальностью. Теперь же эта реальность глядела на нее торжествующе, со злобным ликованием, точно хищный зверь, поймавший свою жертву в когтистые лапы и наслаждавшийся ее беспомощностью. Какое дело хищнику, не знающему жалости и милосердия, до страданий его жертв! Какое ему дело до того, способны ли они вынести страдания, не захлебнувшись в бездонном океане ненависти и зла, поглощающему все без разбору!

Убитая горем, Ирма сидела среди руин, опустив голову и безвольно сложив на коленях руки. Ее лицо было искажено болью, но глаза оставались сухими. Она не проронила ни слезинки. Боль была настолько глубокой, что выплакать ее слезами было невозможно.

– Поплачь, дочка, легче станет, – какая-то женщина протянула ей носовой платок. Ирма подняла голову и посмотрела на нее отрешенным взглядом, не понимая, что от нее хотят. – Вон и у других тоже горе…, – сказала женщина, видно полагая, что ее это может утешить.

В еще пахнувшем гарью воздухе слышался скрежет лопат, мужская ругань и протяжный женский плач. Люди разгребали руины своих домов, откапывая ценные вещи, проклинали убийц, оплакивали погибших. Ветер поднимал над развалинами клубы пыли, гонял по дворам обгоревшие клочки бумаги и лохмотьев. Еще недавно искромсанное снарядами небо снова наливалось синевой. Из-под слоя черной липкой копоти поднималась, разгибая спину трава. Часто трепеща листвой, липы смахивали с себя едкую пыль. Со всей силы пахла сирень, стараясь своим ароматом перебить чадный запах разрушения и смерти. Все неразумное живое тянулось к жизни, к свету. И только люди, существа наделенные разумом, по доброй воле устремляются к смерти. Поразительная вещь! Ничто в мире с такой одержимостью не стремиться уничтожить себя, как человек. Рождает и убивает, созидает и разрушает, объединяет и разделяет. Не жалея ни трудов, ни сил, ни времени, ни средств, ни, даже, собственной жизни.