В полшаге (СИ)

- Нет, не предпочитаю, но если он не поможет мне хотя бы встать, я не ручаюсь, что ему не придется опять менять постель! – смущённо пробурчал рыцарь.

Девушка разбудила Болдуина и вышла, кусая себя за губы, чтоб не захихикать, хотя для веселья, казалось бы, не было повода.

Комментарий к Глава шестая Именно так проводятся современные реанимационные мероприятия. К сожалению, даже в наше время пациент зачастую не оживает. Конечно, это анахронизм по отношению к средневековью, ну так на историческое произведение я и не претендую.

====== Глава седьмая ======

Ну вот, на лице твоём бродит улыбка

Пока неуверенно, бледно и зыбко,

Ее для меня сбереги (с)

Вика Рол

Огонь. Боже всемогущий, опять огонь и кровь. Опять летят балки, и горит мост. Ее волокут, местами несут, сдавливая ее тело. Стрелы, копья и мечи. Дым и копоть, вопли и кровь. Какой-то огромный детина пытается пробраться к ней, кричит, Буагильбер отвечает ему и ударяет его мечом, тот падает, а с ним – надежда Ревекки на спасение.

Йомен в зелёной куртке целится в них.

Ну же, стреляй, пусть даже стрела пробьет моё тело. Мне не нужно такой жизни, я обречена, стреляй же!!! Но он колеблется, а потом и вовсе опускает лук.

Он опускает лук и Ревекка смотрит на него безнадежно, с ненавистью. Она и не знала, что умеет ненавидеть.

Огонь догоняет, и им приходится ехать быстро, обороняясь и защищаясь от толпы. Люди шарахаются от кавалькады, закрывают лица руками.

Пыль и грязь летят из-под копыт, она страшно устала, ей надоела дорога, ее зад болит от быстрой езды. Ноги натёрты, и одежда в беспорядке, она голодна и хочет пить. Он держит ее за пояс, крепко, не отпускает ни на секунду.

Пыль, пыль летит, лезет в глаза и рот. Она задыхается в пыли, вокруг темный смерч пыли.

Ревекка вскакивает с кровати, невидящим взором окидывает комнату. Всё тихо, только тонкая струйка дыма стелется под дверь. Нет! Она уже это видела, это сон, сейчас она проснётся, сейчас…

Шипение, запах паленого, дым, опять дым, стук…

Господи, да когда же это кончится-то...

Ревекка проснулась от собственного стона, хорошо, хоть не крика. Она огляделась по сторонам и поняла, что заснула в комнате рыцаря, на соседней кровати, там же, где спала часть вчерашней ночи. Болдуин, после того, как помог храмовнику справить нужду, ушёл сторожить в нижний зал. Сарацины тоже отправились отдыхать. Кот и тот куда-то исчез, впрочем, коты вроде бы ночные животные, им и положено ловить мышей, не мешая хозяевам громкими скачками.

- Тебе что-то приснилось?

«Боже милосердный» – подумала Ревекка, – «да он за мной наблюдает. Неужели я кричала во сне?»

- Да. Как ты догадался? – ее голос дрожал от пережитого ужаса.

- Ты кричала. Тихо, но отчаянно. После битвы при Хаттине я не спал спокойно целый год. Просыпался посреди ночи, с бешено колотящимся сердцем, и не мог уснуть. Я до того боялся снов, что как-то раз не засыпал три ночи подряд, пока не свалился с коня. Боже правый, я не падал с коня с восьми лет, разве что на турнирах или когда был ранен. Я тогда потерял сознание и проспал целые сутки. И проснулся, как всегда, от собственного крика.

- Как ты живёшь с этим? Ты же хвастаешься на каждом углу, что собственноручно убил триста сарацин! Это, верно, они являются тебе во сне, вопиют об отмщении.

- Ты прекрасна, особенно когда сердишься, дочь Палестины и Роза Сарона. Но ты не понимаешь главного. Нет смысла мерить любого из тех, кто подобно мне, сражался на Святой земле, обычной меркой. Я двадцать лет в ордене Храма, из них семнадцать лет я прожил на святой земле. Там живет и мой друг, Конрад Монт Ферратский, и другие члены ордена. Мое влияние там гораздо больше здешнего. По сути, в Англии я чужеземец, как и в Аквитании, на своей родине. Жизнь в Палестине не похожа на ту, что здесь. Там постоянно идёт война – за Гроб Господень, за Иерусалим, за различные сферы влияния. А на самом деле, повод для войны всегда был и есть только один – вода. Кто в той пустыне владеет водой, тот владеет жизнью.

Ревекка слушала его, и перед ее глазами проходили образы, навеянные словами рыцаря. Вот Ги, король Иерусалима, слушает дурацкий совет графа Триполи – и вместе с войском он становится лагерем возле Тиберии. Саладин и его люди окружают лагерь, палят костры. Жарко, влажно, а тут ещё и дым. Дым от гигантских костров ветром носит по лагерю, люди кашляют, задыхаются, жарятся живьём в собственных латах. Кого-то укусила гадюка – несчастный так мучился, что уговорил своего же оруженосца прикончить себя. Тот, рыдая, выполнил последнюю просьбу своего господина, а потом его видели бегущим в сторону армии мусульман, безоружного, без доспеха, он кричал и ни у кого не хватило духу остановить его.

Саладин распорядился принести кувшины с водой и расставить их по периметру лагеря, чтоб люди видели, чего лишаются. Жажда, неутолимая жажда. Кони, сходящие с ума от жажды, сбрасывающие своих господ наземь, топчущие их.

А потом – бой – изнурительный, лютый и кровавый. Предательство рыцарей из отряда графа Триполийского, плен и казнь гранд мастера Тампля, Жерара де Ридефора.