В русском жанре. Из жизни читателя

Взял же в руки роман Леонова я после чтения книги Феликса Чуева «Молотов», где описывается встреча на даче у И. Стаднюка: Михаил Алексеев, Анатолий Иванов, Леонид Леонов, Владимир Фирсов. А Чуев привёз им Молотова (1975). То, что Леонову было интересно встретиться с Молотовым, понятно, хотя, думаю, он бы и без посредников мог это сделать, но тя­нуться к общению со Стаднюком и Фирсовым! Как ни низко я ставил Л. М., всё же представлялось, что его высоколобость не позволяла дружить с автором «Вечного зова».

***

Констанция Львовна в «Обыкновенном человеке» Леонова — пример того, как человек «прежнего закала» угодливо выстав­ляется автором перед советским зрителем, в том числе и но­вой советской интеллигенцией, на злую потеху. Не просто плохой человек дореволюционной формации, но именно и подчёркнуто человек старой формации.

В «Обыкновенном человеке» Леонов сладостно обличает и знаменитого певца Ладыгина, погрязшего в роскоши, по­тому что смолоду знал нужду (калька персонажей горьков­ских «Дачников»); друг его красноармейской юности корит певца: «На дорогие игрушки разменял ты её (бедную бере­стяную кошёлку. — С. Б.). <... > ...разве становясь артистом, ты перестал быть человеком, Митя? Или ты собираешься та­щить всю эту ветошь за собою в будущее? Там на свету-то, за каждое пятнышко стыдно будет».

Это Леонов-то обличитель богатого быта?! Леонов, веч­но что-то материальное клянчивший у власти, Леонов, даже в эвакуации в Чистополе устроивший, как никто другой, свой быт, когда самым знаменитым его подвигом в этом направ­лении стала оптовая скупка всего мёда, который превратил затем в драгоценный предмет «бартера», (этому деянию по­священо стихотворение Евтушенко «Мёд»:

...но жив он,

медолюбец тот,

и сладко до сих пор живёт.

Когда к трибуне он несёт

самоуверенный живот,

когда он смотрит на часы

и гладит сытые усы,

я вспоминаю этот год,

я вспоминаю этот мёд.

Однако к «Обыкновенному человеку»: почему вдруг вспомнилась сейчас эта комедия, даже как бы несколько и водевиль (по нелепости ситуаций во всяком случае)?

Причиной здесь момент биографии автора этого тек­ста, которому в детстве и юности не раз довелось видеть спектакли по этой пьесе (в комментарии к последнему со­бранию сочинений сообщается, что поставлена была она в шестидесяти театрах страны), а также фильм с актёра­ми, из которых по малолетству запомнились — Куликов (из Малого?) в роли молодого Ладыгина и Софья Бирман в роли этой самой Констанции Львовны. Бирман, кажется, вполне реализовала замысел автора, представив в образе пожилой дамы некое змееподобное зло. «Злая, самая злая на свете! Смотрите, какое у неё опытное, какое у неё чёр­ное лицо...» Самая злая на свете Констанция лезет, с про­гнозируемой выгодой для себя, во все дела и отношения, интригует, притом демонстративно играя роль чудакова­той бессребренницы (заметно, что тень Фомы Опискина витала в воображении драматурга). Она расчётлива, на­блюдательна и жестока и при этом, пожалуй, единствен­ный живой персонаж в пьесе. Остальные — зажиревший Ладыгин-старший, поглощённый наукой Ладыгин-младший, преданная жена Ладыгина-старшего, вялая невеста младшего, резонёр Свеколкин, деятель, вхожий в прави­тельство, но зачем-то выдающий себя перед старым дру­гом за кассира, причём тот, видимо, на радость публике, никак обмана не распознаёт, и, совсем как в старых пьесах прислуга: шофёр, дворник и горничная Параша — антипод Констанции и воплощённый глас народа. Всем сообща, под руководством Параши и Свеколкина удаётся выжить ста­рую интриганку с дачи Ладыгина. А вот какими, вероятно, вызывающими одобрительный смешок зала (год написа­ния 1940) репликами, благородный резонёр Свеколкин воздействовал на Констанцию: «у вас есть несомненные способности в этом деле, (интриганстве. — С. Б. ) Если развивать их и дальше, можно далеко пойти. И даже до Колымы, мадам». Или: «вас довезут на край света... и даже дальше, мадам». Или:

«Констанция. Но я уже старуха...

Свеколкин. Я бы не сказал. Вам, например, даже не позд­но заняться каким-нибудь производительным трудом!»

Такой вот, пролетарский, что ли, юмор...

...Поразительна судьба этого писателя! Начав публико­ваться в юном возрасте, он пережил всех современников, пройдя в фотографиях путь от хорошенького мальчика, за­тем несколько декадентского молодого человека в изящ­ной толстовке и с длинною папиросой в длинных пальцах (фото с Есениным), бравого лауреата с трубкой и знаками лауреатских отличий, задумчивого усталого мудреца зре­лой старости и наконец кривогубого отшельника, приоб­ретшего к концу жизни реноме некоего «гуру». Он и в самом деле был очень одарён, но никто ещё не взял на себя труд нелицеприятно обозреть литературный путь этого писателя, в мастерстве приспособленчества никак не уступающего, но, пожалуй, превосходящего многих своих переделкинских односельчан.

***